Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

– Естественно.

– И хорошо, – вдруг Слава нахмурился. – Я о чем, вообще, говорил?

– Об Общем Ходе.

– Нет. О деньгах. Короче говоря, если у тебя есть возможность помочь, уделить хотя бы рублей пятьсот, то все остальное мы сами сделаем. Напиши письмо, отдай мне. Есть люди – они вынесут твою записку на волю. Другие люди доставят до места, вручат в руки, прямо твоим родственникам – жене, сестре, брату. Заберут у них любой груз и затянут сюда и отдадут уже в твои руки. Все налажено, братан!

– Так и сделаем, – кивнул я. – Двести долларов для первого раза нормально?

Слава Кпсс солидно прикрыл веки.

– Идеально! Только доллары – не надо. Эту же сумму – всю в рублях, в бумажках по пятьдесят…

– Легко.

– А ты, я вижу, не очень бережливый.

– Я имел в месяц по пять тысяч долларов дохода.

– Сколько?! – вскричал, округлив глаза, Слава.

– Пять тысяч…

Цифру я занизил ровно в десять раз, чтобы не смущать наивного парня.

Вдруг голоса за занавеской, дотоле скупо булькающие, стали громче. Послышались возмущенные возгласы. Лицо Славы сделалось озабоченным.

– Ногу отдавил! – донеслось от стола. – Куда лезешь?

– Пройти дайте! – прогудела в ответ чья-то мощная глотка. – Подвинься, ну!

– А толкаться не надо!

Слава сделал движение, чтобы выйти из «купе», но в щель между занавесками уже вдвинулось мясистое лицо. Я узнал Слона – того, кто зашел в камеру вчера, сразу вслед за мной.

– Часик добрый! – недружелюбно произнес он, быстро оглядев нас двоих и все убранство берлоги; взгляд задержался на мисках с остатками пиршества. – Можно? Есть разговор…

– Заходи, – пригласил Слава, за секунду вновь превратившись из жизнерадостного юноши в переутомленного, искореженного арестанта. – У нас секретов не бывает… Что за проблема?

Крупный, сильно пахнущий организм засопел, тяжело опустился на койку и громко воскликнул:

– Поблем нет! Есть чисто непонятное…

– Просьба, – вежливо перебил Слава Кпсс, – не говори так громко. В хате сто тридцать человек, если все будем кричать – с ума сойдем, сразу…

– Без базара, – кивнул Слон, обтирая нижним краем собственной исподней майки мокрый бугристый лоб.

Жирные плечи громогласного новосела украшали замысловатые татуировки – не тюремные, а исполненные в тату-салоне кельтские орнаменты.

– Так что за непонятное?

– Ты ведь смотрящий, я угадал? – спросил потеющий Слон.

– Можно и так сказать, – с достоинством ответил Слава Кпсс.

– Смотри, – развязно начал Слон, вновь повышая громкость. – Я вчера зашел в эту хату – и до сих пор мне негде спать. Даже присесть не могу. Поссать – и то проблема. Везде битком, толпа, черти, вши. А я – бродяга по жизни с детства! На хлеб добываю преступным путем! Из братвы, из достойных пацанов, по воле многих знаю! С кунцевскими работал плотно, и с таганскими, и с ореховскими! Теперь попал сюда – а мне тут вообще жизни нет. Конкретно говорю, подбери мне, бога ради, местечко, хоть пару часиков поспать!

– Да, народу много, – тихо согласился Слава. – Но где спать – ты себе как-нибудь сам придумай. Я тебе место указать не могу. Место можно указать только гаду. Это ты должен знать, раз по воле с братвой общался.

– Негде! – истеричным баритоном возразил Слон. – Негде спать! Даже сесть негде! Пятнадцать часов на ногах стою, падаю уже!

Слава вздохнул.

– Сто тридцать человек нашли где спать, и ты найди.

– В четыре смены? По шесть часов?

– Пока – так, – миролюбиво развел руками Слава. – Я же говорю, народу много. Потом, если себя проявишь, покажешь неравнодушие к Общему Ходу, и люди это оценят – условия улучшатся сами собой. Мы же не знаем, что ты за человек. На словах здесь все бродяги, крадуны. Но слова надо обосновать всей своей жизнью, согласен?

– Я не буду, – с глубокой злобой провозгласил Слон, – спать в четыре смены с чертями!

Слава посуровел и прижал к губам палец.

– Насчет «чертей» – ты поосторожней… Такими словами без нужды не кидаются. Давно сидишь?

– Четвертый день, – признался Слон, продолжая истекать жидкостью. – Трое суток КПЗ, потом сразу сюда…

– Не срок, – осторожно произнес я.

Слон бросил на меня ненавидящий взгляд. Я ощутил досаду. Лучше было промолчать. В один миг, из-за одного слова я нажил себе врага. Мы зашли в камеру одновременно, но меня поместили в чистом углу, возле воздуха, и я спал до тех пор, пока не выспался, – а он, соратник кунцевских и таганских бандитов, все это время провел в грязной чесоточной толпе, стоя на ногах; я пообедал жареным мясом, а он даже, может быть, и чая не попил.