Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

И вот как-то на Севере увезли его старатели на свою дизельную, а возвратили чуть тепленького. Толик принял начальника из рук в руки. Отнес в постель, раздел, уложил – все аккуратненько. В куртке у Михалыча нашлась чуть початая бутылка с тремя звездочками. Толик с устатку приложился. Разумеется, после того как навел полный марафет. И, надо заметить, не все прикончил, оставил шефу на утро, заботился о его здоровье. А оно у Михалыча было слабенькое, ну и случилась ночью беда – навалил во сне под себя. Старатели хвастались, что строганиной из сохатого закусывали, да не каждый желудок сырое мясо принимает.

Проснулся Михалыч, глянул на простыни и – хоть стреляйся. Представьте себя в его положении…

Вот именно. А что делать? Выкинуть потихоньку и заменить? Так ведь не купишь нигде – дефицит, будь он неладен. Недавно слышал по радио, что русский язык иностранными словами засорили. Но возьмите хотя бы слово «дефицит». Оно чьё? Иностранное? Вот именно – самое что ни на есть российское. По радио рассуждать легче простого. А Михалычу не до рассуждений, он и в нормальном состоянии особой смелостью не отличался, а тут похмелье, косматое, как медведь. Совсем раскис. Лежит, стонет. Проснулся Толик. Остатки коньяка – в стакан, корочку – занюхать – в руку, и шефа лечить. Михалыч выпил. Вроде и полегчало, но следы ночной оплошности все равно не исчезли. Сколько не тяни, а признаваться придется, с минуты на минуту старатели должны заявиться, дизельную до ума доводить надо. И тогда он дает Толику червонец, чтобы тот заплатил уборщице за стирку простыней, а сам быстренько влез в одежду и – на свежий воздух, дожидаться машину подальше от места «преступления».

Толик остался один и начал рассуждать: если червонец предназначен за работу – это вполне приличная плата, и уборщица обязана за такие деньги выстирать обе простыни, и она выстирает, а потом растрезвонит по всему руднику, но если предупредить, что плата – за молчание, она деньги возьмет… и все равно растрезвонит, ее и четвертаком не угомонишь, потому как натура у нее склочная. Поэтому решил оставить червонец у себя. Так надежнее – сам он не проболтается. А выстирать пару простыней – все равно что пару пальцев обмочить. Перед стиркой сбегал в магазин. В то время на червонец можно было взять литр водки.

Если можно – почему бы не взять?

Если взял – почему бы не открыть?

И так далее…

Но он не просто пьяница, человек ответственный. Принял для вдохновения – и сразу не кухню.

Откуда в гостинице кухня, спрашиваете?

Наивные люди. Большинство северных гостиниц – наполовину общежития: общая кухня, общий душ и общий сортир, зачастую на улице.

Является, значит, на кухню, находит чью-то кастрюлю. Попробовал обе простыни затолкать – не уместились. Оставил одну, засыпал порошком, залил водой и водрузил на медленный огонь кипятиться. Время раннее, народишко на трудовых вахтах, так что караулить не от кого, и Толик преспокойненько откочевал к бутылке.

Вернулся через час. Вывалил простыню в раковину, прополоскал её там и развесил посреди кухни, благо верёвка уже была. Он даже пол возле раковины подтёр, чтобы претензий не было. Не хамло какое-нибудь – культурный человек. Потом зарядил кастрюлю новой порцией. Пошёл к себе отдохнуть. И задремал…

Разбудила его хозяйка посуды. Вернулась баба с работы, собралась щи варить на очередную неделю, а кастрюля её другим варевом занята. Тут же и простыня на верёвке вся в жёлтых разводах. Если в гостинице живут монтажники, значит, время на поиски виноватых тратить необязательно. Тем более – женское время. Волос – долог, суд – короток. Комната была открыта, а если бы догадался запереться, она бы и дверь высадила. Ремонт всё равно за его счёт. На крик прибежала уборщица. А что может противопоставить непроспавшийся мужик двум задёрганным трудовыми буднями женщинам? Ничего от его достоинства не оставили. Единственное, что успел – спас недопитую бутылку. Ну и, конечно, ни словом не опорочил начальника, всю вину взял на себя.

Думал – запер, но вороты оказались полороты. Слух дополз до конторы, и Михалычу выписали на полную катушку за слабую воспитательную работу с подчинёнными.

Шефа наказывают, а работяга переживает.

В старые времена к барчуку дядьку приставляли – и денщик, и наставник, и защитник в одном лице. И Толик туда же. У Михалыча, дескать, ясная голова, но в жизни он как ребёнок, поэтому при нём должен быть опытный человек, бывалый и надёжный, способный защитить, а ему вечно мнилось, что к Михалычу относятся без должного уважения. Любое панибратство с великим спецом он считал за оскорбление, не говоря уж о шуточках и подковырках. Короче, пестовал.