Ридиан Брук - Последствия

– Вы послушали всех нас, и будет только справедливо, если вы тоже что-нибудь расскажете.

– Правильно, – согласился Зигель, хлопнув по столу. – Вы должны выложить что-нибудь на стол, полковник. Каждый из нас обнажил душу. Фэйрплей и все такое.

Урсула взяла бутылку и поставила перед Льюисом. Он посмотрел на нее, но не взял. Урсула нетерпеливо схватила бутылку.

– Ну хорошо. Как ваш переводчик, я переведу за вас. Думаю, я знаю, что сказал бы полковник.

Она взглянула на Льюиса, и ему вдруг захотелось забрать бутылку у нее из рук.

– Если бы не война, полковника Моргана здесь не было бы, и он не предложил бы мне работу, и я бы не собиралась в Лондон. Так что спасибо вам за это. Если бы не война, полковник Морган мог бы жить тихо и спокойно где-нибудь в Англии или в Уэльсе. Не знаю. Если бы не война, полковник Морган мог бы проводить больше времени со своей семьей. Если бы не война, он не потерял бы сына и не загружал себя работой, чтобы не думать об этом. Хотя сын здесь, у него в сердце.

И Урсула переставила бутылку от Льюиса в середину стола.

Кутов захлопал. Зигель одобрительно кивнул.

Льюис чувствовал, как что-то разбухает, разрастается в груди. День и ночь он работал и работал, не щадя себя, только чтобы не подпускать к себе этого призрака, не оставаться с ним наедине, но теперь тот пришел, как кредитор за долгом, и требовал свое. Льюис сглотнул, сдерживая подступившие слезы. Весь хмель, казалось, ушел в ноги, и он, пошатнувшись, ухватился за спинку стула. Потом легонько похлопал Урсулу по руке:

– Хороший перевод. – Он поклонился мужчинам: – Я на боковую. Джентльмены. Фрау Паулюс. Спокойной ночи. Spokoynoy nochi. Bonne nuit. Gute Nacht.

Рихард затормозил у ворот Бернэмов. При этом “остин” так дернулся, что ей пришлось опереться рукой о приборную доску.

– Dieses englische Auto ist Scheise , – пробормотал шофер и тут же, устыдившись, извинился: – Entschuldigung [71] Этот английский автомобиль такое дерьмо. Простите. .

Даже без ежедневных уроков она прекрасно поняла эти слова.

– Не волнуйтесь, Рихард. Это просто из-за холода. Согласна, не самая лучшая на свете машина. Спасибо, что подвезли. На самом деле это гораздо ближе, чем я думала. – Рэйчел сопроводила свои слова соответствующими жестами – пальцы обозначили шаги, рука – небольшое расстояние, а в завершение она легко коснулась его локтя.

– Вы хорошая женщина, – сказал он по-английски.

Шагая по подъездной дорожке Бернэмов, Рэйчел чувствовала, что комплимент Рихарда ей приятен, но в то же время он оставил какой-то осадок. Она совсем не чувствовала себя “хорошей”. Поступки последних недель определенно лишили ее права на такую похвалу.

Если кто и мог увидеть ее насквозь, так это Сьюзен Бернэм. Приглашение на чай выглядело теперь потенциальной ловушкой. Обнаженные чувства, пикантная ситуация – лакомство для Сьюзен. За чаем в гостиной Бернэмов Рэйчел решила предпринять отвлекающий маневр.

– Ты ведь слышала о герре Кениге? Учителе Эдмунда?

– Да. Кит говорил. Тайная полиция. Думаю, его расстреляют.

Рэйчел кивнула.

– А вы что же, не проверили его биографию?

– Проверили. Но он написал не то, что было на самом деле. Заполнил анкету, как и все. Ловко обошел все опасные пункты. Указал, что был директором школы в Киле. Льюис считал его вполне надежным.

– Как его поймали?

– Кто-то из знакомых донес.

– Что ж, умение отбирать благонадежных людей явно не входит в число талантов твоего мужа.

Вместо того чтобы защитить мужа, Рэйчел поднесла чашку к губам и обожглась. Подула на чай, вызвав на поверхности небольшую рябь, и принялась разглядывать чашку. Она всегда была неравнодушна к красивой посуде и разбиралась в фарфоре, но эта пара, расписанная узором “голубой лук”, была просто изумительна. Она подняла чашку, чтобы посмотреть на торговый знак производителя снизу, и увидела эмблему из синих скрещенных мечей, указывающую на город на Эльбе близ Дрездена, где делали лучший в мире фарфор. Как интересно. Чашка сделана в городе, который стоит на той же реке, что течет всего в нескольких сотнях ярдов отсюда. В апреле было двадцатилетие их с Льюисом совместной жизни, а она всегда дарила что-то символическое. Символом двадцати лет считается фарфор.

– Мейсен, – сказала она.

– Достался нам вместе с домом. Тут вообще полно всего.

Дом Бернэмов оказался роскошнее, чем давала понять Сьюзен. Она так бурно восторгалась великолепием виллы Люберта, что Рэйчел представляла жилище подруги куда более скромным. Не такой большой, как дом Люберта, этот был роскошен по-своему и, быть может, немного слишком благороден, немного слишком изыскан для Сьюзен Бернэм. Они обе – серые кукушки в пышных гнездах других птиц.