Эбби Ваксман - Книжная жизнь Нины Хилл [litres]

Такое происходило с Ниной постоянно: вымышленные персонажи были для нее не менее реальными, чем люди, которых она встречала и с которыми контактировала каждый день. В конце концов она стала более толстокожей и научилась воспринимать литературу критически, но все еще иногда плакала на концовках, и счастливых, и грустных. Некоторые книги произвели на нее просто неизгладимое впечатление. Лиз никогда не позволяла ей забыть, как однажды, рассказывая сюжет «Цветов для Элджернона», она разрыдалась посреди магазина. Хотя Нина и не нуждалась в напоминаниях…

На встречу с Питером Рейнольдсом она явилась чуть раньше времени и заняла столик, за которым могла следить за дверью. Попивая кофе, она наблюдала за входящими людьми. Каждый новоприбывший был подвержен тщательному осмотру на предмет знакомых жестов или походки, но, конечно, своего настоящего племянника она проглядела. Он приблизился к ее столу с широкой улыбкой на лице.

– Божечки, ты, должно быть, Нина! У нас одинаковые волосы! – он казался таким же счастливым, как ребенок, открывший пачку карточек с покемонами и обнаруживший среди них свою любимую.

Нина вытаращилась на него. Он был очень высоким и красивым, а его твидовый пиджак с темной водолазкой наводили на слово «рафинированный». Однако он подметил верно: его волосы были такого же цвета, как у нее, только более стильно подстрижены.

Она кивнула и начала подниматься. Он замахал на нее.

– Не вставай. Я шел пешком от Ла Бри и, если сейчас не сяду, то упаду. Нужно больше упражняться, – он улыбнулся и, сев, протянул ей руку через стол. – Питер Рейнольдс, твой великолепный племянник-гей, как бы странно это ни звучало.

Нина пожала ему руку, улыбаясь в ответ. Ей всегда нравилась компания геев, поэтому приятно было узнать, что у нее, оказывается, есть такой родственник.

– А я – Нина, твоя одинокая гетеросексуальная тетя, что кажется невероятным.

– То, что ты одинокая, или то, что гетеросексуальна?

– То, что я – твоя тетя.

Он поднял руки:

– Но именно это проще всего объяснить. Со своей гетеросексуальностью ты, конечно, ничего поделать не можешь. А одиночество, скорее всего, твой собственный выбор, потому что ты очень красивая. Или у тебя ужасный характер?

– Отвратительный, – сказала Нина.

– Ну, тогда тебе придется поработать над ним, чтобы мы стали друзьями, потому что я совершенно не терплю несносных людей.

– Я тоже.

Это, казалось, привело его в восторг.

– Очередное сходство! Здорово! Удивительная вещь – генетика.

Нина потянулась к своему кофе:

– Не хочешь ли ты что-нибудь съесть? Мы все-таки в кафе.

– Конечно! – воскликнул он. – Я совсем забыл от воодушевления. Сейчас вернусь.

Он поднялся и отправился за едой. Нина смотрела, как он очаровывает девушку на кассе, пожилых супругов-туристов, стоящих за ним в очереди, и ждущего кого-то парня, тоже, предположительно, гея. В отличие от нее, в Питере было что-то… открытое. Нина поймала себя на том, что улыбается ему, когда он вернулся.

– Ты тоже воодушевлена? – поинтересовался он и обхватил себя руками. – Я просто в восторге. Когда Сарки позвонил, я подумал, что наступило Рождество. Ты точно попадешь в мой учебный план.

– Сарки? Ты имеешь в виду Саркасяна, поверенного?

– Да, мы его так называем.

– Вы часто его видите?

– Чаще, чем ты можешь подумать. Боюсь, ты унаследовала очень запутанное семейство. Ты поела? Тебе потребуются все твои умственные ресурсы.

– О, – слабо сказала Нина и потянулась к кофе. – Я была не голодна.

– Вот, съешь половину моего панини. Целый никому не нужен, – он огляделся и заметил парня, который улыбнулся ему ранее. – Кажется, ты ему приглянулась.

– Нет. Ему приглянулся ты, – ответила Нина, взяла у него половинку сэндвича и откусила кусок. По подбородку потекло песто, и Питер протянул ей салфетку.

– Вовсе нет, но это не имеет значения. Я занят.

Нина хихикнула:

– Правда?

Питер кивнул:

– Я помолвлен.

– Как старомодно с твоей стороны!

– Вот в чем штука, – сказал ее племянник. – Я старик в молодом и, признаем, сногсшибательном теле. Я родился пятидесятишестилетним. Мне очень трудно было быть ребенком, а потом подростком. Я терпеть не мог свой возраст. Только сейчас я чувствую, что становлюсь тем, кем должен быть, а именно профессором средних лет, с заплатками на локтях, преподающим антропологию.

Нина посмотрела на его пиджак и подняла брови.

Он скорчил рожу.

– Хорошо, на этом пиджаке их нет, но я могу найти тот, на котором есть, или пришить заплатки к этому, или еще что-нибудь придумать. Суть не в этом, я ношу заплатки на локтях все время, даже когда я голый, выражаясь метафорически, – сказал он, пожимая плечами. – Но я на самом деле профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, и возраст у меня правильный, мне тридцать три. Еще не в самом расцвете, но уже близок.