Михаил Полюга - Альпийский синдром

– А на посошок! – закричал Микола, хватая меня за руку. – Не хотите самогон – есть бутылка шампанского.

– О! – воздел палец горе Кубышко, обстучал на крыльце ноги и первым подался в хату.

Тут я невольно улыбнулся, представив Миколу, радостно потрясавшего тяжелой бутылкой, и Софку со стаканами, и остальных, сгрудившихся вокруг стола.

Микола взялся откупоривать: раскрутил проволоку, потянул за пробку, провернул, – и тут раздался хлопок, пробка вылетела и саданула лесника по носу. «А-а!» – вскрикнул тот, прикрывая лицо свободной рукой. Шампанское проливалось из бутылки, шипело и пенилось, мы смеялись, – одному Миколе было не до смеха. Нос у него распух, показалась сукровица, и он затянул едва не плачущим голосом:

– Ну, чего смеетесь? Она мне нос сломала, пробка! Мать ее так!..

И еще вспомнил, как мы прощались, я пожал леснику руку и спросил о его самочувствии, имея в виду неудачу с пробкой.

– Как? – пробормотал Микола и с гримасой доморощенного философа возвестил об ином: – Как если бы обещали вечную молодость – и обманули, собаки!

«Каково? – подумал я с улыбкой. – Нос у человека расквашен, а он – о вечной молодости!..»

К полуночи я притормозил у подъезда пятиэтажки, где жил Журавский.

– Леня, вставай, приехали! – потряс я приятеля за плечо.

– А? Что? – спросонья отмахнулся тот, с трудом разлепляя глаза. – Как приехали? Ты меня обманываешь! Мы еще в Приозерске, да?

Я вышел и распахнул перед ним дверцу машины.

– Дома? Если в филенке выбито стекло, если выбито стекло, тогда… – Журавский проковылял к подъезду, потрогал в темноте дверь, и когда рука отыскала и провалилась сквозь филенку с выбитым стеклом, сказал важно: – И в самом деле!.. А где коза?

Открыв багажник машины, я едва выволок тяжелый мешок с тушкой, другой рукой подхватил приятеля под руку – и мы двинулись по ступеням на второй этаж. Ноги у Журавского заплетались, он то и дело приваливался к стенке и вытирал плечом штукатурку. По другую сторону меня колотил по икрам тяжеленный мешок, и я едва волочил его и подтягивал со ступеньки на ступеньку.

У двери квартиры я прислонил проклятый мешок к стенке, поправил на Журавском шапку, съехавшую на ухо, позвонил и быстро ретировался – от греха подальше. На нижней площадке я задержался и услышал, как детский голосок спросил из-за двери:

– Кто там?

– Это я, сынок! – отозвалось жалобное.

Дверь открылась, и последнее, что я услышал, убегая, был изумленный мальчишеский возглас:

– И-и-и! Папу с охоты принесли…

В День прокуратуры, после совещания с награждениями и подарками, Горецкий неожиданно зазвал прокуроров в свой кабинет. Здесь уже ожидали нас заместители прокурора области и начальники отделов, длинный стол для совещаний был накрыт, – и мы с удивлением разглядывали коньячные и водочные бутылки, бутерброды с колбасой и сыром, горками разложенные на пластиковых тарелках, пластиковые стаканчики и вилки и переглядывались между собой: что за диво дивное? неужели?..

– Наверное, будет уходить, – шепнул кто-то у меня за спиной.

– Как уходить? Почему? – удивился другой голос. – Так расстарался во время выборов, из кожи вон лез – и уходить?..

– Именно потому, что расстарался, – ответил первый. – Застолбил себе место получше, пожирнее – чего сидеть в нашем болоте?

– Я уже как-то привык к нему.

– Как привык, так и отвыкнешь. Получил досрочно полковника, потому и привык. Придет другой – ты и к другому привыкнешь.

Я и не хотел обернулся: шептались новый начальник организационно-контрольного отдела Чириков, мерзавец и подхалим, назначенный на эту должность Горецким, и прокурор одного из районов, Сиромаха, именуемый за глаза Бориска-царь, пролаза и интриган. И тотчас припомнились мне, как всегда в подобной компании припоминались, слова Екклесиаста: «И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их». Время и случай. И меня в нужное время вынес на поверхность случай – прокурором стал, а мог им не быть. Но я не холуй, хотя не раз рыбачил с Горецким и тот бывал ко мне снисходителен, и не пролаза, не подхалим, – по крайней мере, надеюсь, что так и есть. А мудрые и искусные – мне как-то с ними надежнее и теплее. Хотя время и случай для всех их… И для меня, и для меня…

– Ну что, Евгений Николаевич, – подобравшись сзади, положил руку мне на плечо Чириков, – не вышло у тебя с областью? Александр Степанович уйдет – и идея с пресс-центром накроется. Придется тебе и дальше куковать в районе.