Нина Ищенко - Локусы и фокусы современной литературы

Пусть читатель судит, какая теория ближе к истине.

Круг чтения мещан XVIII века

В данном случае мещане означает горожане, прямое значение слова. В предисловии к третьему изданию «Живописца» 1775 года Николай Новиков, один из первых журналистов России, пишет, что издаются по несколько раз книги, которые просвещенными людьми не читаются, а популярны только среди мещан. «Сии книги суть:

«Троянская история»

«Синопсис»

«Юности честное зерцало»

«Совершенное воспитание детей»

«Азовская история» и другие некоторые».

Две книги посвящены воспитанию детей, одна – античной истории, еще одна – российской, а синопсис не знаю чему. Можно было бы сделать такой сборник – круг чтения в России во время восстания Емельяна Пугачева.

Ричардсон

Как о нем Пушкин высказался, что Грандисон наводит сон, так это и остается, и, между прочим, несправедливо. Руссо не каждого автора называл современным Гомером. Популярные писатели заслуживают внимания уже из-за своей популярности – какие-то общезначимые вещи они проговаривают, пусть потом это и становится скучно.

«Кларисса» мне очень понравилась. Эту книгу я бы даже хотела иметь на бумаге. Если бы какое-нибудь издательство выпустило репринт издания XVIII-го века, я бы постаралась поставить его на полку. С той же старой орфографией, и даже помня, как Карамзин критикует перевод. Ну и что? Теперь-то это окно в другой мир, вместе со всеми своими особенностями.

В числе прочего, роман Ричардсона показывает, на каком фоне заблистал Вальмон. Великий обольститель Ловелас, чье имя даже стало нарицательным, окончил свои обольщения тем, что изнасиловал бедную Клариссу! Вальмон бы до такого никогда не опустился.

Первый роман, «Памела», был так популярен, что породил фандом, в котором писал сам Филдинг. «История Джозефа Эндрюса, брата знаменитой Памелы Эндрюс» была первой книгой, которую я купила после войны в Луганске. Мы пошли гулять по городу сразу после возвращения. Воды нет, света нет, работы нет, но вечный букинист стоит на своем привычном месте, не смогли пройти мимо. И читала я его при естественном освещении, в световой день у окна…

Пересечение миров: Ричардсон и «Школа в Кармартене»

Генриетта Бирон, главная героиня романа Ричардсона «Английские письма или история кавалера Грандисона», окружена множеством поклонников (в те времена в России влюбленного называли любовником). Один из них имеет дядюшку родом из Кармартена, того самого города в Уэлльсе, где находится знаменитая Школа магии Мерлина, созданная современной писательницей Анной Коростелевой в романе «Школа в Кармартене».

Павич в «Хазарском словаре» писал о таких пересечениях миров:

«Когда летом 870 года Мефодий вернулся в Моравию, немецкие епископы отправили его в заточение, где он провел два года, слушая один лишь шум Дуная. Он был предан суду собора в Регенсбурге, там же его подвергали пыткам и нагого выставляли на мороз. Все время пока его хлестали плеткой, он, согнувшись так, что борода доставала до земли, думал о том, что Гомер и святой пророк Илия были современниками, что поэтическое государство Гомера было большим, чем империя Александра Македонского, потому что протянулось от Понта за границу Гибралтара. Думал он и о том, что Гомер не мог знать обо всем, что движется и существует в морях и городах его государства, так же как и Александр Македонский не мог знать обо всем, что можно встретить в его империи. Затем он думал, как Гомер однажды вписал в свое произведение и город Сидон, а вместе с ним, сам того не зная, и пророка Илию, которого по Божией воле кормили птицы. Он думал о том, что Гомер имел в своем огромном поэтическом государстве моря и города, не зная о том, что в одном из них, в Сидоне, сидит пророк Илия, который станет жителем другого поэтического государства, такого же пространного, вечного и мощного, как у Гомера, – Святого Писания. И задавал себе вопрос, встретились ли два современника – Гомер и святой Илия из Фесва – в Галааде, оба бессмертные, оба вооруженные только словом, один – обращенный в прошлое и слепой, другой – устремленный в будущее и провидец; один – грек, который лучше всех поэтов воспел воду и огонь, другой – еврей, который водой вознаграждал, а огнем наказывал, пользуясь своим плащом как мостом. Есть один пояс на земле, думал под конец Мефодий, не более широкий, чем десять верблюжьих смертей, на котором разошлись два человека. Это пространство, пространство между их шагами, уже любого, самого тесного прохода на земле».