Анатолий Гладилин - Французская Советская Социалистическая Республика

В полицейских полетели камни. Полиция ответила слезоточивыми бомбами. Толпа немного подалась назад, но молодые люди в кожаных куртках, повязав лица платками, усилили натиск.

Полицейские дрогнули и ретировались за танки.

Дым постепенно рассеивался, хотя мои глаза пощипывало. Камень, срикошетив о башню танка, просвистел около моего уха. С улицы Руайяль выехала машина французского телевидения. Операторы расчехлили камеры. Я увидел, как впереди кожаных курток запрыгала девчонка, радостно хлопая в ладоши. Она, наверно, думала, что теперь начнется самое интересное, и она обязательно попадет в кадры вечерних новостей.

— Убрать телевидение! — приказал я французскому офицеру полиции.

Полицейский, даже не осведомившись, кто я такой, дал соответствующую команду. Но когда полиция стала теснить телевизионщиков, толпа взорвалась. На танки посыпались бутылки с зажигательной смесью. Бутылки лопались, как хлопушки. Вот один танк задымился, из-под гусеницы взметнулось пламя. Радостный рев десятков тысяч глоток заглушил рассыпавшуюся горохом пулеметную очередь. Стрелял пулемет подожженного танка. Первый ряд кожаных курток осел на мостовую. Девчонка, зажав руками голову, закружилась юлой и рухнула.

Грохот танковых моторов перекрыл вопли и визги. Танки двинулись на толпу, набирая скорость. Сквозь дым выхлопных труб, окутавший площадь, я заметил французского полицейского, который доставал из кобуры пистолет. Полицейский приставил пистолет к своему виску. Звука выстрела я не услышал.

В вечерних новостях новый диктор телевидения, журналист из «Юманите», коротко проинформировал, что в результате провокации, организованной врагами Республики, на Елисейских полях погибло пятьдесят человек (По нашим сведениям, погибших было в пять раз больше.)

После этой устной информации телевидение показало красочные кадры зверской расправы вооруженных дубинками вашингтонских полицейских над мирной демонстрацией негров.

Всю ночь и весь следующий день продолжались волнения на улицах французских городов. В одном Париже было задавлено танками и расстреляно из пулеметов около десяти тысяч мятежников.

К вечеру уже никто не смел выходить на улицу.

Еще через день шестой танковый корпус, входящий во временный контингент советских войск во Франции, подавил сопротивление двух мятежных французских дивизий под Безансоном.

Командующий ордена Ленина десантной Севастопольской дивизией доложил, что контролирует положение на плато Альбион.

Военно-воздушный полк истребителей-бомбардировщиков под Тулузой был выведен из строя ракетно-бомбовой атакой советской авиации.

Лишь на море мятежники добились некоторого успеха. Шербурская эскадра, прорвав кордон наших кораблей, ушла в Англию. Но подводные французские лодки были уничтожены у причалов. Три французских «Миража», поднявшись скрытно с нантского аэродрома, потопили ракетами «Экзосет» два советских эсминца, один противолодочный корабль и нанесли тяжелые повреждения крейсеру «Киев». По возвращении на базу летчики этих «Миражей» были арестованы советскими особистами и расстреляны на месте.

Вспышки волнений в маленьких городах подавлялись сформированными из алжирских люмпенов отрядами рабочей милиции. Иногда мэры этих городов сами просили заменить рабочую милицию советскими воинскими подразделениями.

Не могу сказать, что в стране воцарились спокойствие и порядок, но Франция замерла, как поверженная в нокаут.

Правительство чуть-чуть ослабило цензуру на радио и телевидении (работавших по единой программе) и разрешило выпуск одной французской газеты. «Юманите» в увеличенном объеме начала регулярно поступать в продажу и к подписчикам.

Из Венсенского замка мне по-прежнему присылали сведения о настроениях среди рядового состава, записи разговоров, вопросы, задаваемые на политбеседах, рассказы отдельных солдат в узком кругу.

Вот несколько запомнившихся отрывков.

Рядовой Рябов, Н-ский полк: «Сперва я смотрел и плакал. Мать моя с утра до ночи уродуется в колхозе, вкалывает по-черному на молочной ферме, пустые щи хлебает, кусок свинины в праздники… Она же такой колбасы ни разу в жизни не пробовала! А у французов этих колбас до усеру! Покажи моей сестренке ананас или эту ихнюю авокаду — да никогда она их не видела, не знает, с чем их едят. Мы тут с хлопцами из лавки консервы сперли, зажарили с лучком — классный закусон получился! А лейтенант пустые банки обнаружил и на смех нас поднял — консервы-то для собак! Смешно, да? А я так скажу: если бы эту собачью консерву в нашем сельмаге выбросили — народ бы со всего района сбежался, очередь бы окна в магазинах побила. Такая консерва в наших местам на вес золота! Теперь ответь: где справедливость? Почему моя родня в колхозе от черного хлеба и капусты пухнет, а француз золотую консерву собаке скармливает? И ты хочешь, чтоб я француза пожалел? Нас старшина по грязи гоняет, двадцать километров марш-бросок с полной выкладкой и пулеметом на шее, а француз в это время на бабе лежит и вино посасывает. И ты думаешь, я ему после этого предложу мир и дружбу? Хрен ему в рыло!»