Эльс Бэйртен - Одного человека достаточно [litres]

– Малышка, – ответил он, – ее волосы.

Его взгляд скользнул по Луи, по мне, по матери и по отцу. Я поняла, о чем он. У нас четверых каштановые волосы, а волосы Миа черные, как вороново крыло.

Отец спросил, что в этом плохого.

– Плохого? Да это же прекрасно! – ответил доктор Франссен. Должно быть, заложено где-то в генах, в генах, повторил он, понятно ли нам, что он имеет в виду?

Конечно, понятно, может, мы и простые люди, но уж точно не отсталые.

– Музыканты-гении, – сказал доктор Франссен, – раз могут каждого заставить пуститься в пляс.

Мы вновь вытаращились на него.

– «Жюль и Жюльетты», – пояснил он. – Лучший танцевальный оркестр в округе, так мне сказали.

– Так и сказали? – засмеялся отец. – Налей-ка ему еще, – обратился он к матери.

У Миа и правда были чудесные волосы. Волосы кинозвезды, так называла их мать, эти волосы нельзя отрезать. Она расчесывала их каждый день до тех пор, пока они не начинали сиять, как зеркало. «Можно в них глядеться», – говорила она, обнимала меня и чмокала в макушку. И мы вместе гляделись в волосы Миа.

– Почти близняшка, – смеялась мать.

И не было ничего прекраснее этих слов. И хоть я не видела того, что видела она, я, само собой, кивала.

Наш барабанщик считал, что матери тоже нужно найти местечко на сцене.

– Мы можем дать ей бубен, – сказал он.

– Нас столько, сколько надо, – ответил отец.

– У тебя самая красивая жена в округе, Жюль, глупо этим не воспользоваться. Боишься, что все будут смотреть на нее, а не на тебя?

Одним движением отец схватил барабанщика за ворот и поднял его по меньшей мере на десять сантиметров над землей. Если он еще раз рискнет заикнуться о ней, отец переломает ему руки и ноги.

Я бросилась к Луи и все ему рассказала.

– Ну наконец-то, – сказал он.

– Руки и ноги!

– Эх, Жюльетта, наш папа и мухи не обидит. – Он глубоко вздохнул. – Вот бы он разок так на маму разозлился.

– На маму?

– Целый цирк, а не женщина, дрожь пробирает. Когда-нибудь из-за этого случится беда.

– Беда?!

– Потом, Жюльетта.

От Луи я направилась прямо к отцу.

– Луи говорит, что мама – это цирк.

Отец вдруг посмотрел на меня очень серьезно, приоткрыл рот и сразу закрыл его. Я начала переминаться с ноги на ногу от нетерпения: если он продолжит вот так молчать, я никогда не узнаю, что Луи имел в виду и правду ли он сказал.

– И что когда-нибудь от этого будет беда, па.

– Он не должен был так говорить, Жюльетта.

– Но он так сказал, па.

– Послушай, детка, – начал он, – люди не железные, а твоя мать тем более. Ей в жизни досталось, ты это знаешь. Расти без матери, такого и злейшему врагу не пожелаешь. Как бы там ни было, ты храбрая девочка, Жюльетта, и надеюсь, что, если когда-нибудь мать будет в тебе нуждаться, ты будешь рядом.

Я смотрела на него с открытым ртом.

– Я об этом не прошу, я это знаю.

Храбрая девочка. Даже если я ею не была, я бы ею стала.

– Можешь не волноваться, па.

Он глубоко вздохнул.

– И не забывай о Миа. Позаботься, чтобы малышка не сбилась с пути. Ты ведь старшая сестра, Жюльетта.

Даже если бы он попросил меня позаботиться обо всем роде человеческом.

Я кивнула настолько серьезно, насколько смогла. Он улыбнулся, и не было на земле никого красивее моего улыбающегося отца. И обо всех галактиках позабочусь, если нужно, па. И этого будет мало.

Нашему отцу и сорока не было, когда он умер. Вся деревня собралась в «У башни». Только в этом кафе был телевизор, а в тот вечер «Красные дьяволы» [3] Бельгийская футбольная команда. играли против голландцев. Час перед началом матча предназначался для нашего оркестра.

Вообще-то кафе было маловато для настоящего выступления. Мы отправили барабанщика и гитариста домой, но места все равно не хватало. Это не мешало нам выкладываться по полной. Деревня накачивалась пивом и плясала без удержу, наш отец играл и пел на разрыв аорты, Луи трубил так, что трясся потолок, я била по тарелкам до звона в ушах, а Миа выбивала туфельками искры из пола. В тот вечер «Красные дьяволы» должны были выиграть, и «Жюль и Жюльетты» собирались внести в их победу серьезный вклад.

И тут что-то случилось. Треск, короткий вскрик, и звук падения чего-то тяжелого. Танцы прекратились. Я обернулась. Наш отец лежал на полу, у него из носа текла кровь, я достала носовой платок, чтобы ее вытереть, но Луи схватил меня за руку и удержал.

– Нет смысла, – сказал он.