Александр Торик - Русак

— Не только за неё, Витюша, — покачал головой Серёга, — за Родину! За собственную совесть, да и за неё тоже, конечно! Я не знаю, как тебе сейчас сказать, братишка… просто в этой девчонке для меня сейчас сошлось всё — и Родина, и совесть, и память родителей, и все наши ребята, которые со мной сражались бок о бок и умирали на моих руках, чтобы я жил! Если я эту глупую девчушку сейчас предам — я сам себя предам, душу свою предам! Я всё равно жить не смогу тогда, жить с ощущением, что я — тварь продажная и струсившая сука! Поэтому, Витёк, без вариантов — «горный козёл» так не уйдёт, понты не пустят, тем более имея в арсенале — тебя! А я, живым, девчонку не отдам.

— Ты же понимаешь, Серёжа, что против меня у тебя нет шансов!

— Понимаю, Витя, но по-другому не могу.

— О’кей! Всё понял, командир, ты счастливый человек, тебе есть за что умирать!

— А ты, Витя?

— Я тоже, командир, умереть хотел за Родину, одну присягу мы с тобой давали, и… кажется, я знаю, как это осуществить! Мечтал на выходе, в бою, а придётся… Да ладно, видать планида так легла! Моя жизнь, Сергей, осталась в армии, а в тюрьму я по-любому не пойду… Не думай, командир, что Кукарача сгнил! И за «братишку» спасибо, до смерти не забуду!

— Так, значит, как?

— Так, значит, — не договорились! Ты, типа, Алику его «товар» не отдаёшь, а я, типа, — его наёмный «штык», и вариантов нету! Хозяина, как и коня, «на переправе» не меняют, а мне «в падлу» слово нарушать, даже говённому бандиту данное! Встретимся в другой жизни, командир!

— Прощай, Витя!

— Прощай, Серёжа! Да, послушай, — Кукарача вдруг улыбнулся и, посмотрев с высоты своего роста на макушку Серёги, сказал: «Чо за хреновая какая-то пуговка у тебя на бейсболке, командир, ты бы её убрал!»

— Чего? — не понял Кукарачин ход мыслей Сергей. — Пуговка как пуговка, так продавалась! — он, сняв бейсболку с головы, взглянул на обтянутую тканью, круглую пуговицу и, пожав плечами, водрузил её опять на голову, прикрывшись козырьком от начинавшего слепить в глаза утреннего солнца.

Кукарача, повернувшись спиной к Сергею, пошёл к машине.

— Ну, дагаварылись? — Алик явно нервничал, наблюдая со стороны столь долгий разговор бывших сослуживцев.

— Нет, хозяин! Он «дэфку» не отдаст!

— Тагда убей его!

— О’кей! Слышь, командир! Тебя убить велят! Ну что?

— Работай, снайпер!

— О’кей! Давай по «чесноку» — «ковбойская дуэль»! Ты фильм «Хороший, плохой, злой» смотрел?

— Вместе смотрели, в армейском клубе!

— Значит, ты — «Хороший» Иствуд, а я — «Плохой» Ван Клиф! Поехали на счёт «три»! Раз, два, три!

Два выстрела почти слились в один.

Для Сергея, чьё сознание со слова «три» переключилось в какой-то особый, наверное, лишь опытным бойцам, и то не всем, знакомый режим, время пошло, как в замедленном фильме. Он видел и успевал осознавать и принимать решения в событиях, чьё время измерялось долями секунд. Его рука скользнула к рукоятке пистолета, большой палец вошёл между телом и рамой «ТТ», уткнувшись кончиком в затворную задержку, скользнул чуть вниз и лёг на скос ребристой, звёздчатой, накладки. Одновременно, все три нижних пальца — средний, безымянный и мизинец — обняли рукоять с противоположной стороны и потянули пистолет вверх из-за ремня. Указательный палец лёг первою фалангою на спуск и плавно выбрал его до упругого упора. Левая рука взлетела вверх, подхватывая на лету в складывающуюся горсть снизу, сжатую пальцами правой руки рукоятку пистолета и создавая треугольник, вершиною имевший пистолет, а основанием — грудь между плечами. Слегка пригнувшись и выводя на цель ствол пистолета, Сергей взглядом поймал на ствол верх грудины Кукарачи, то место, где обычно заканчивается ворот бронежилета. Затем он выжал спуск до конца, коротко выдохнув и задержав дыхание на выстрел. Колёсико с нарезами, венчающее, словно «ирокез», курок «ТТ» сорвалось вверх, влекомое телом курка и вздрогнуло, ударив по торцу бойка, с железным характерным звуком, услышать который перед взрывом пороха в патроне успевают лишь очень тренированные люди. Бах! — выстрел! Серёга замирает, пытаясь осознать — кто же в кого попал, и осознанье это, как обычно, происходит задолго до того, как разорванные пулей нервные окончания в плоти посылают в мозг свой последний, словно звук лопнувшей струны, сигнал. Сергей, прищурившись, сквозь лёгкий дымок выстрела видит, как его пуля входит Вите в горло, чуть выше края грудины и, пробивая ткани горлового хряща и мышцы за ним, пронзает шейный позвонок, навеки прерывая связь мозга Кукарачи с его прекрасно развитым, таким живым мгновеньем раньше телом. Витя, открыв рот, падает, рухнув всем телом, как бык, которому тореадор перерубает шпагой спинной мозг в загривке. Сознание Сергея сканирует себя, пытаясь распознать — куда попала пуля Кукарачи: не в голову (раз он способен думать), не в сердце (раз оно не схлопнулось, выбрасывая струи крови в грудную полость через вновь возникшие, «нештатные» отверстия). Так, значит, есть ещё огромнейшая целая секунда, в которую Сергей должен успеть отработать ещё две цели, может быть, даже три, и лишь потом разрешить себе расслабиться и позволить телу ощутить те разрушения, которые в нём, возможно, произвела пуля из пистолета Кукарачи, если она всё же в него попала…