Татьяна Василевская - Если бы

Спустя два с половиной часа Филимон бегло просмотрел каракули новоявленного драматурга. Тут было много всего, гораздо больше чем в милицейских отчетах, найденных Филимоном. Тут присутствовало и групповое изнасилование, и жестокое избиение, и разгром дома ветеранов и еще по мелочи, вандализм, хулиганство и т. д. Если бы автора этих строк, привлекли к ответственности за все, что он натворил, то его закрыли бы на зоне до конца жизни и еще осталось бы пол срока не отсиженных.

— У меня остался один последний вопрос. — обратился Филимон к хозяину квартиры, находящемуся уже в состоянии близком к психическому расстройству.

— Зачем нужно было убивать Сергея Кречетого, которого и так уже осудили за твое преступление?

Как бы ни плохо на этот момент соображал хозяин квартиры, он все же понял, что тот мужик с места аварии чем-то важен для его страшного гостя. Он испуганно покосился на своего мучителя. Тот смотрел очень пристально и его холодные глаза сейчас напугали юного мерзавца еще сильней, чем за все время прошедшее с того момента как его жизнь этой ночью превратилась в один сплошной кошмар. Эти глаза были безжалостны, в них притаилась смерть, причем его смерть.

Молодой человек попятился назад. Лицо задергалось, слезы покатились из глаз. Он тихо-тихо заскулил.

— Скажешь правду и я оставлю тебя в живых. — сказал Филимон.

— Я … — молодой человек облизал пересохшие губы. Может правда он его не убьет, может он не обманывает. Мамочки! Как же страшно.

Филимон с ужасом смотрел как по брюкам, сшитым где-нибудь в Милане в одном из дорогих модельных домов, растекается темное пятно. « Вот е…й урод!» — с отвращением глядя на жалкую трясущуюся фигурку, ставшего даже как будто меньше ростом молодого мерзкого гаденыша, выругался Филимон.

— Быстро говори тварь! — заорал он, чувствуя как к горлу подкатывает тошнота.

— Я видел его в ночном клубе, он там расспрашивал про ту… Про ту девушку, которая погибла. — выпалил обладатель слабого мочевого пузыря и зажмурился. Никто его пока не убивал. И он рискнул открыть глаза. Страшный мужик стоял на прежнем месте и, как и прежде, внимательно смотрел на него. — Я боялся, что он меня вспомнил. Он прямо на меня посмотрел, когда проходил мимо. -Очень тихо закончил он уже приготовившись, что сейчас придет его конец.

Филимон глубоко вздохнул.

— Он тебя даже не видел на дороге, мразь ты поганая. — устало сказал он.

Подойдя к впавшему в оцепенение от переизбытка эмоций и адреналина юнцу, Филимон сказал:

— Если я узнаю, что благодаря тебе пострадал еще хоть один человек, я вернусь и перед тем как убить тебя отрежу все твои причиндалы и пока ты будешь истекать кровью заставлю их сожрать. И ты будешь жрать и говорить, что ничего вкуснее в жизни не ел.

Филимон размахнулся и ударил своим страшным кулаком, которым мог сломать доску и разбить кирпич в перекошенное от ужаса бледное лицо. Хрустнул сломанный нос. Кровь хлынула на дорогую шелковую рубашку. Сын Большого человека отлетел назад и свалился на спину, перебирая руками и ногами, в попытке убежать, спастись, скрыться.

— Живи и помни, что я тебе сказал! — сказал Филимон и сплюнул на блестящий паркет.

С утра Филимон встретился со знакомым журналистом и передал ему отксеренные признания и материалы по делам, связанным с его вчерашним новым знакомцем.

Еще один комплект документов он отправил в отдел внутренних расследований полиции.

Они сидели в сквере на лавочке. В другом сквере, не в том, что в прошлый раз. В том было слишком много тяжелых воспоминаний.

— Я нашел его. — сказал Филимон. — Нашел того кто… — Филимон не знал как сказать, не затрагивая самого больного. — Того из-за кого погибла та девушка на дороге.

— Хорошо. — Вера посмотрела на Филимона. — Его посадят? — ей было в общем-то все равно. Теперь от этого уже ничего не изменится. Но нужно было, что-то сказать. Филимон старался. Он сделал все, что мог ради дружбы длившейся всю жизнь.

— Не думаю. — сказал Филимон. — Навряд ли захотят ворошить прошлое. Дело-то закрыто.

Она кивнула.

— Мне предложили работу. Одно иностранное архитектурное бюро. Я продаю дом и уезжаю с ребятами. — сказала она.

— Надолго?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Я хочу уехать. От всего этого и от самой себя. — Она повернулась к нему и тихо сказала. — Знаешь, я все время думаю. Если бы мне дали еще один день. Хотя бы один день.

Он бы с радостью дал ей один день. И еще много-много дней. Но он не мог. И никто не мог.