Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

Девчонка со мной сто лет назад в музыкальную школу ходила, так она в голос разревелась, когда всему классу задали на дом сонату разучивать, а ей сонатину. Чувствовала себя обманутой, получив явную, на слух, неполноценку. Недоделок. Присел маэстро к роялю покорить человечество сонатой, ан нет, не задалось. Сонатина. Выше талант не вознесся. Так мы расценивали в детстве великое. Расчленяли как тушу. Но без боли и крови, эстетски. Все-таки музыкальная школа. Знание нот обязывало.

Возможно, до сих пор дурашка педагога с ненавистью вспоминает. А за что – уже и не помнит. Хорошо, когда есть на кого жизнь поломанную списать. Сонатина, работенка, женушка, муженек, дачка… А вот детки, говорит, радуют. Мы с ней в прошлом месяце в метро две остановки вместе проехали. Она меня в толпе признала, я ее нет. Точнее, не сразу. Это, надо понимать, для меня «плюс» или для нее? По большому счету мне все равно: я «плюсы» не продаю и не покупаю, но хочется думать, что для меня – меньше переменился. Мило поболтали о том о сем, ни о чем друг для друга. И славно, потому что еще раз можем встретиться, хочется, чтобы в радость или хотя бы без паникерских позывов укрыться за чьей-нибудь спиной. Наверное, я драматизирую: нет у нас таких общих воспоминаний, чтобы круги вокруг нарезать. Возможно, что никаких уже не осталось – смыли краски с холста, там-сям зацепилась цветная сопелька за нитку… Но береженого бог бережет.

«От чего?»

«От всего».

Про музыкалку я, понятно, напоминать не стал: вдруг прав и в самом деле престарелая девочка ненавидит Алевтину… как ее там? Надо же, имя помню! Потому что… в моих мальчишеских фантазиях фортепиано должна была преподавать Изабелла, а Алевтине отходил «крестьянский» баян. Жизнь завсегда помеха фантазиям, любит все выстроить наоборот, хотя было бы за что мстить… Тогда я еще не умел читать знаки и не понимал, что «наоборот» – это и есть нормально. В это «наоборот» и надо вписываться ради благополучия.

Да-с, проехали. Но осадок остался. Возможно, это дорожная пыль от ушедших вперед. Тех, что готовятся к очередным главным выборам, которые в общем-то лет «надцать» как никому не нужны. Вообще. Однако законом назначено провести. И они проведут. И выберут – хоть женсовет, хоть жюри смотра хохмачей, хоть управдома, звезду эстрады или парламент… Всё одно – это будет известный всем л ю бый. Его изберут в любой ипостаси за то, что вылепил из послушной страны нищающего изгоя с нешуточно надетыми на средние пальцы «искандерами». И наказал этим гордиться. Потому что вернулось наконец привычное большинству ощущение Родины, осажденной несметными полчищами врагов. Пусть не поспевает «Скорая помощь», дети замерзают на лесной тропе в школу… но ведь мы никогда не встанем на колени! Я бы встал, если бы молебен оказался созвучным моим чаяниям. А так… Результат выборов будет астрономическим, не просто с космическим перевесом, а еще и с запасом.

На «…ый» срок.

Потом еще раз – на «…ой».

А надо было давно на…

«На всю жизнь» – подумали? Да помилуйте…

Неужели в самом деле крамола в написанном кому померещилась? Ох, не пугайте. Но в голове невольно чертиком-акробатом крутанулось такое, что допускать было никак не дозволено: предосудительно, страшно, потому как дюже чревато, даже можно сказать – против Конституции мысль. Я мгновенно, сам глазом не успел моргнуть, стер возникшее ненароком, подлое.

«Если не успеваешь моргнуть, оно ведь всерьез подуманным не считается, правда?» – задался вопросом.

И ответил себе же: «Еще какая!»

День обретения хомяка завершился тривиальным признанием собственной тупости. Зря, чудак, отказался от кролика. Подумаешь, что никто не готов был к отчуждению ушастого зверька в мою пользу! Особливо кроликовод. А всего то и нужно было что ссудить кролика в долг продавцу хомяка, который втюхивал мне «живую» сдачу так отчаянно, будто кроликовод посулил ему за пристроенного в мои руки кролика других двух.

«Путано?»

«Еще как».

«И черт с ним».

«Надо было брать…»

Ну конечно, следовало бы проявить непреклонность, неуступчивость, настойчивость, и несговорчивость. Опереться, мать его, всей массой на правило «четырех “н”». Оно, правило, все выдержит, оно совершенно не приспособлено для прогиба. Смотался бы через день-другой на Черемушкинский и запустил кроля тайно в овощной ряд, аккурат к Мамуке Подлейшему. Пусть бы оттянулась животина, поела от пуза раз в жизни. А в оплату редкого удовольствия цапнула бы моего обидчика за что подвернется. Уж я подсказал бы – что именно должно подвернуться. Зубищи-то передние у кроликов – ого-го! Я даже на шапки из кролика кошусь в общественном транспорте, а шуб и вовсе сторонюсь, если есть возможность посторониться.