Наталия Ким - По фактической погоде

— У ежиков разве есть ушки? — с сомнением оглядывала ежа Куся. — Смотри, нет ушков! И хвостика у них нету!

— Зато у них есть глазки, и сейчас ежики их закрывают крепко-крепко. Спи, Кусятина моя, спи сладко.

— А ты не уйдешь, пока они там… поют?

— Не уйду, не волнуйся. Спи! — Лика целовала девочку в кончик носа и убавляла свет, ночник начинал жужжать, а Кусины глаза слипаться.

Лика сидела рядом, пока не убеждалась, что девочка крепко спит. После чего возвращалась в соседнюю комнату и только после этого позволяла себе выпить рюмку-другую… и третью… и тоже вливалась в хор нестройных пьяных голосов, но Куся несколько блаженных детских лет ничего этого не замечала, а когда подросла, ей уже не бывало так страшно от застенного пения. Впервые увидев пьяную до бесчувствия Лику, девочка испытала ощущение чудовищного разочарования и брезгливости, с которыми пыталась бороться потом до конца Ликиной жизни, чувствуя при этом горючую вину перед таким близким и родным когда-то человеком, упасавшим ее от ночных кошмаров.

От мамы Куся слышала, что Лика была когда-то очень талантливым физиком, закончила аспирантуру МГУ, подавала блестящие надежды. Она работала в одном из самых популярных в советской стране научных журналов, занимая не последнюю должность. В редакции ее обожали, родители ею гордились, Лика была красивой, нежной, скромной и очень интересной молодой женщиной, старики мечтали о внуках и навязчиво заводили разговоры о том, что уже пора бы, пора… Ликин папа, военный, герой-фронтовик, в глубине души много лет надеялся, что Лике понравится сын его сослуживца, вундеркинд-шахматист-полиглот, они так подходят друг к другу, ахал старик. Но Лика снисходительно улыбалась и мягко отказывалась от предложений полиглота сходить с ним в театр на Таганку или в мастерскую известных художников-авангардистов посмотреть на двухметрового Христа, спаянного из кладбищенских оград. У Лики была своя личная жизнь, которую она сохраняла в тайне от родителей, понимая, что правда может привести кого-то из них к инсульту — возлюбленный Лики был старше нее почти на четверть века, страшно пил и вел самый антисоветский образ жизни.

Лика, сама не зная того, повторяла судьбу Марины Влади, которая, по рассказам, пила вместе с Высоцким, чтобы тому «меньше досталось». Лика глотала водку наравне со своей любовью, но угнаться за матерым мужиком ей было не под силу. Все свободное время Лика проводила с ним, они мотались по всей стране, снимали какие-то халупы в Орджоникидзе, жили на веранде у старых крымских татар в Коктебеле, искали и легко находили «вписки» в Дубне, Киеве, Дербенте, Риге, Оймяконе, Архангельске, Тбилиси… Если бы не родители, Лика бросила бы работу, но ей очень не хотелось их тревожить и огорчать, она всегда была хорошей, послушной и заботливой дочкой. Поэтому Лика старалась на работе делать много чего вперед, чтобы потом набрать отгулов и рвануть за своей истовой любовью туда, куда тому пригрезится…

Так продолжалось много лет. Лика сделала за это время десяток абортов. Врачи давно приговорили ее — детей не будет. Быть может, поэтому Лика так возилась с Кусей — она отдавала ей всю свою нерастраченную нежность, все свое желание быть нужной кому-то, кто любит ее просто так, светло и легко. Отец Лики умер, мама много болела. Что Лика спивается, друзья и родные поняли слишком поздно, впрочем, даже если бы они заметили это раньше, едва ли бы смогли изменить ход событий. Ликин мужчина в пьяном угаре гордился перед одноразовыми собутыльниками: «Я споил Лику и Басю!» Бася — его официальная жена, кроткая женщина, боевая подруга в горе и в радости, которую тот оставил ради юной Лики. Тут он был прав — Бася спилась раньше них всех, став к концу жизни практически блаженной, отойдя тихо, незаметно, необременительно ни для кого. Лика страшно горевала — в этом чудовищном вертепе изломанных судеб Бася была поистине воплощением любви и преданности, она и Лику любила искренне, жалела ее, прикладывала капустные листья к переливающимся всеми цветами синякам на лице, оставленным их общим мужиком, жалобно шепча какие-то утешительные слова.

Возлюбленный Лики пережил Басю едва на полгода и умер во время приступа «белочки» — огромный, грузный, заросший мохеровой сединой. Кусю на эти похороны не взяли, отправили на несколько дней к другой маминой подруге, у которой было трое детей. Там Куся обрела новый покой и новую стальную защиту, в этой семье за стеной не пили, не пели страшных песен, не дрались, с детьми обращались уважительно и спокойно. Куся прикипела душой к этому дому и оставалась там ночевать с радостью и тайным облегчением.