Дмитрий Быков - Палоло, или Как я путешествовал

Фотограф протягивает ей ручку – она не берёт, смотрит в сторону. Фотограф рисует дом, дерево, девушку – она не смотрит. Но вдруг странно усмехается. Эта усмешка появляется на её лице часто – немного презрительная: чего вы все тут собрались, честное слово… Хихикает она невпопад. Часто сплёвывает – но никогда в доме, всегда выходит для этого за порог.

Я хлопаю в ладоши перед её лицом – она не реагирует. Щёлкаю пальцами. Ноль внимания. Но таиландцы замечают, что стоит любому собеседнику отвернуться, как она начинает пристально, с напряжённым вниманием его разглядывать; снова поворачиваюсь к ней – не смотрит, словно вообще не видит.

– Сан Ло, можно её руки посмотреть?

Он кивает.

Ладони мягкие, смуглые, длинные пальцы, явно не знавшие никакой работы. Она быстро отнимает руки и снова суёт их под мышки. Садится на пол и отползает к своей циновке. Как только я отхожу – подползает к выходу из дома и внимательно на меня смотрит, и я ловлю на себе этот недетский взгляд, подозрительный, изучающий. В ней нет ничего от сумасшедшей и тем более умственно отсталой. Только она не понимает, для чего здесь все эти люди и зачем им она, и временами в глазах её мелькает совершенно безвыходная тоска.

– Она явно жила в человеческом обществе, – прокомментировал мою телесъёмку знакомый психолог в Москве. – Совершенно не боится людей – а дети-маугли дичились их по многу месяцев. Она никогда не ходила на четвереньках, и это видно. Правда, двигается она, как человек, долго находившийся либо в тесном помещении, либо в насильственном сидячем положении. Я бы предположил, что это деревенская дурочка, которую кто-то привязывал, чтобы не убежала, – если бы не осмысленное выражение. Лицо человека, сильно тоскующего и утомлённого, вдобавок пережившего нешуточный стресс. Бывает полная амнезия вследствие душевной – или физической – травмы.

Правда, есть в её пластике кое-что, в самом деле наводящее на мысль о маугли или по крайней мере о существе, долго жившем в зверином обществе. Она чешет голову несколько по-обезьяньи. И очень странно ходит – слегка пошатываясь, наклоняясь из стороны в сторону, словно от слабости. Эта крадущаяся пластика наводит на мысль то ли о долгой привычке скрываться, то ли о какой-то тайной игре, которую она ведёт сама с собой.

Мне так и не удалось выжать из неё ни звука. Она и рта не открыла – разве что для еды. Фотограф показал ей зеркало – она посмотрела на него совершенно равнодушно и тут же отвела глаза.

– Вот это, кстати, странно, – заметил московский психолог. – Похоже, у неё нет никакого представления о собственном «я».

Сан Ло принялся поправлять на ней сползающие штаны – она хихикала и отворачивалась. Но потом снова с тоской уставилась на дверь.

– Ночами совсем с ней сладу нет, – пожаловался он. – Спит не больше часа. Уже два раза пыталась убежать. И смотрит на дверь. Или вдруг приходит в неистовство, вскакивает, ходит туда-сюда. Очень беспокоится. Бормочет неразборчиво. Мы её по очереди караулим, жена слева спит, дочка справа.

– И немудрено, – тихо говорит один из жителей деревни, попивающий пиво рядом. В деревне все очень горды внезапной находкой, хотя и побаиваются девушки из джунглей, поговаривают даже, что она одержима лесными духами. – Скучает она. Их же трое было.

– Как – трое?! Мы ничего не слышали об этом!

– Трое, – убежденно говорит он. – Мне Ра Ма Го сам сказал: она и двое мальчиков. Только мальчики убежали. Поезжайте к нему, он вам всю правду расскажет. Только отцу не говорите: он на это обижается. А мы-то знаем, что их там много, лесных людей…

– Я мальчиков видел, – подтвердил Ра Ма Го, маленький смуглый старик, отличающийся, однако, редкой выносливостью и силой: двух маугли мужеского пола он не догнал, а девочку изловил и, несмотря на сопротивление, доставил в посёлок Оядао. – Тоже голые, но стриженые. Не сказать чтоб очень грязные. Это знаете кто? Там целое поселение в лесу.

– И о нём никто не знает?!

– Да и про нас тут никто не знает, – говорит он. – Кому какое дело? До нас в сезон дождей и не доберёшься никак.

– А откуда там люди, в лесу?

– Откуда же я знаю. – Он пожимает плечами. – Три года назад из лесу целых четверо вышло. Они даже не знали, какой год. Ушли в семьдесят девятом году. Когда вьетнамцы пришли. Они же через наши края шли, через эту границу. И многие ушли в леса от войны и там живут. Говорили же, что вьетнамцы убьют всех. Красные кхмеры про них такие ужасы рассказывали – ты что! Главные враги, звери, никого не оставят… Все же верили. И многие тогда в лес ушли и до сих пор там живут.