Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

– Что? Что? Что?! – Нервы у матери совсем сдали. – Я тебя!

Она развернулась и ударила Сашку по лицу. И это была не пощечина. Сашкина мама всю жизнь трудилась в том самом совхозе, который приобрел Женя. Работала дояркой, скотницей. Она жила тяжелым физическим трудом, оттого и удар вышел настоящим. Сашка упала на трюмо. Посыпались пузырьки с дешевым парфюмом, разлетелась косметика. Мать ждала, когда Сашка поднимется, но она не поднималась.

– Вставай давай, нечего реветь, коли виновата! – Мать не видела ее лица. Сашка не ревела. Ни единой слезинки не проронила. – Чего ты там?

Мать испугалась, что уж слишком сильно ударила. Нагнулась, потянула за плечо и отпрянула. На скуле у Сашки расплылась огромная гематома, с красной царапиной от кольца через всю щеку. Но не это пугало. Взгляд Сашки, все выражение ее лица как было, так и осталось неизменным – ледяным.

– Ненавижу, – сказала Сашка. И потом, еще тише и страшнее: – Ненавижу.

И разом силы покинули Сашкину мать. Она вдруг начала плакать.

– Сашенька! Доченька! Сашуля! – Мать опустилась на колени рядом с Сашкой. – За что ж ты меня так? Господи! Сашенька!

Сашка молчала.

– Миленькая, доченька. Милая. Ну, пообещай мне. Пообещай.

– Что?

– Что не будешь ты с этим гулять! Пообещай.

Сашка вдруг улыбнулась.

– Обещаю.

Эта улыбка и спокойствие, с которым Сашка согласилась на ее мольбы, заставили ее совсем растеряться.

– Поклянись, доченька.

– Клянусь.

Мать обняла Сашку. Положила голову ей на плечо. Поэтому и не увидела той бесконечной холодной ненависти, которая была у Сашки в глазах. Равнодушной ледяной ненависти.

До поры Женя ничего не знал о конфликте Сашеньки с мамой. В ожидании новой встречи он колесил по проселочным дорогам, заезжал в маленькие деревеньки, останавливался на красивых опушках и у тихих, заросших тростой речек.

Запустение царило здесь, места имели название, но населенных пунктов не было. Деревни, которые стояли здесь когда-то, исчезли, все зарастало бурьяном. И только то здесь, то там видны были остатки разрушенных церквей. Около такого вот храма, от которого остался один каменный остов и сквозь разрушенный купол было видно небо, остановился Женя.

Закурив, вылез из машины и сфотографировал развалины на айфон. Посмотрел на фотографию. Нет, она не передавала того, что видел он сам. Не было в этой фотке того печального величия, которое ощущалось в разоренном, но не до конца уничтоженном храме. Храм, точно раненый боец на опустевшем поле боя, все стоит, не падает, хоть и проиграна битва.

Женя втоптал сигарету в грунтовку и, секунду еще помедлив, направился к храму.

Здесь было много колотого кирпича, поросшего травой, стены с осыпавшейся штукатуркой и небо вместо купола.

Он никогда не был религиозным, да и не мог быть. Для его образа жизни идея существования Бога была просто не нужна. Всех целей, которые он перед собой ставил, он достигал сам, и даже болезнь свою, хоть и не считал справедливой расплатой, но легко объяснил плохой экологией, частыми стрессами и тем же куревом…

Все в его жизни было правильно и логично. Все было ровно и верно – до встречи с Сашенькой. Была в этой встрече, в этой любви какая-то мистика, которую он ощущал с первого мгновения, когда Сашенька упала к нему с неба. Уже который день он придумывал систему для объяснения происходящего с ними теперь – и не мог найти ответа.

Вот и сейчас – зачем он забрел сюда? А ведь шел, упорно пробираясь через заросли осинника – зачем?

Когда-то вся жизнь здешних людей была связана с этим храмом. Здесь крестили, отпевали, венчали. Венчание. Он глубоко задумался. Вынул айфон и набрал это слово. И вот в поисковике прямо в первой же ссылке нашел ответ. Звучал он так:

«Поэтому оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут двое плотью единой».

Единой плотью. Вот что он ощущал! Вот что было причиной того, что не бежал он, как обычно делал, от этой девушки. Вот что он ощутил тогда в лесу и понял сейчас. И сам даже опешил, поняв – не было больше его, Жени, без Сашеньки. И ее, Сашеньки, без него – не было.

Он не заметил, как провел полчаса, читая все подряд о настоящей любви, о том, как должно быть и никогда не было у него.

В деревню Женя возвращался уже с готовым планом не только на весь срок пребывания в деревне, но и на всю оставшуюся жизнь.

Было жарко. Они лежали на большом покрывале у ручья, бегущего сквозь лес и впадающего в речку где-то около деревни. Теплый ветерок шумел ветками ивы, склонившейся к воде. Ветра хватало на то, чтобы сдуть комаров, но от жары он не избавлял.