Запихав оставшийся кусок бисквита в рот и сделав вид, что не расслышал последних слов Ынсук, ты говоришь:
– Переодеться должен тот, кто попал под дождь и насквозь промок. Ну и что с того, что от меня немного пахнет потом?
Она достает из кармана джемпера еще одну бутылочку йогурта.
– Никто ж у тебя не отнимает… Не торопись так. Это я хотела Сончжу отдать.
Ты хватаешь бутылочку, ногтем отковыриваешь крышку и улыбаешься.
* * *
У Сончжу не тот характер, чтобы незаметно подойти и тихонько положить руку на плечо. Издалека она окликает тебя уверенным голосом и идет навстречу. Подойдя ближе, спрашивает:
– Никого нет? Ты до сих пор был один?
Затем протягивает завернутый в фольгу кимпап и присаживается рядом на ступеньку лестницы. Вы вместе едите рисовые роллы с начинкой, глядя, как потихоньку стихают потоки дождя.
– А друга своего ты так и не нашел? – нарочито равнодушно спрашивает она.
Ты мотаешь головой, и она продолжает:
– …по всему видно, солдаты его где-то закопали.
Чтобы съеденный всухомятку кимпап не застрял на пути к желудку, ты похлопываешь себя по груди.
– В тот день и я там была. Убитых, что лежали рядом, солдаты побросали в грузовик и увезли куда-то.
Ты перебиваешь ее, не желая больше слышать бездумно вылетающие слова:
– Вы тоже попали под дождь. Сходите домой, переоденьтесь. Ынсук вот ушла сменить одежду.
– Зачем? Все равно вечером придется работать, вся взмокну от пота.
Сончжу складывает пустую обертку от кимпапа пополам, затем еще несколько раз, пока кусок фольги не становится размером с мизинец. Зажав его в руке, она смотрит на струи дождя. Профиль ее лица настолько невозмутим, что у тебя неожиданно появляется желание кое-что спросить.
Неужели это правда, что все, кто сегодня останется здесь, умрут ?
Ты не спрашиваешь, колеблешься. Если есть риск умереть, то почему нельзя просто всем покинуть Управление провинции и где-нибудь спрятаться? Зачем кому-то уходить, а кому-то оставаться ?
Она бросает комочек фольги на клумбу. Смотрит на пустые ладони, затем поднимает руки и с силой трет вокруг глаз, щеки, лоб и даже уши. Как будто уставший человек пытается умыться, только без воды.
– Ничего не могу поделать, глаза сами закрываются. Пойду во флигель… найду мягкий диван, надо поспать. И одежду высушить.
Она улыбается, показывая плотно посаженные друг к другу передние зубы. И говорит тебе четко, чтобы ты понял:
– Ничего не поделаешь, придется тебе одному отдуваться за всех.
* * *
Не знаю, стоит ли верить Сончжу. Военные вполне могли увезти Чондэ и где-нибудь его закопать. Но и в маминых словах может быть правда – вдруг Чондэ лежит в больнице после операции, еще не пришел в себя, потому и не звонит. Вчера ближе к вечеру, когда мама и брат пришли забрать тебя домой, ты упорно отказывался, ссылаясь на то, что должен отыскать Чондэ, и мама предложила:
– Надо бы в реанимационных отделениях поискать. Давай вместе обойдем все больницы.
Она схватила тебя за рукав куртки:
– Знал бы ты, как я испугалась, когда услышала от людей, что тебя видели здесь. Подумать только! Ты и столько трупов кругом… Неужели не страшно? Ты ж трусишкой был.
В ответ ты едва заметно улыбнулся и сказал:
– Уж если кого бояться, так это военных, а мертвых – чего их-то бояться?
На лице брата появилось очень строгое выражение. Он с детства только и знал, что сидеть над учебниками. Все годы учебы он считался лучшим в классе, однако дважды провалил вступительные экзамены в университет и сейчас готовился поступать третий раз. Похожий широким лицом на отца, он отрастил довольно густые усы и бороду. К двадцати годам он выглядел намного старше своих лет, как уже женатый мужчина. В отличие от него, самый старший брат, мелкий государственный служащий, работающий в столице, был красив лицом, невысок и худощав. Когда он приезжал домой на время отпуска и три брата собирались вместе, среднего сына все принимали за старшего.
– Ты думаешь, хорошо подготовленные правительственные войска, с пулеметами и танками, не входят в город, потому что испугались гражданских, вооруженных винтовками времен Корейской войны? У них своя стратегия, они ждут только приказа сверху. Останешься здесь – умрешь.
Боясь, что брат даст тебе затрещину, ты отступаешь от него на один шаг и говоришь:
– За что меня убивать-то? Я тут только мелкие поручения выполнял.
Ты с силой вырываешься из маминых рук, вцепившихся в рукав куртки.
Читать дальше