Юлия Гурина - Мы же взрослые люди [litres]

А она не играла. Глупость отказа от игры забавляла его поначалу. Но вышло так, что она, не играя, проиграла партию, но выиграла всю войну. Он убеждал себя, что жалеет ее. Что он устроит утешительный приз проигравшему, перед тем как оставит. Но теперь он не понимал, кто проигравший. И чья это игра.

Нина раскладывала посуду. Занималась уборкой. Сейчас она мыла плиту. Брызгала «Сифом» и растирала яростно тряпкой. На кухне запахло орхидеями, замоченными в хлорке. Засохшая и зажаренная грязь не отставала. Нина взяла нож и стала скрести по плите ножом.

Ринат налил еще вина. После виски вино расслабляло.

Что-то должно было произойти. Например, должна была залететь ласточка в окно. Или внезапно вернулся бы Илья. Явно требовалось вмешательство третьей силы, чтобы как-то разрядить обстановку. Потому что сил Нины и Рината не хватало на то, чтобы преодолеть неловкость.

Нина отскоблила плиту. Вымыла столешницу. И решила протереть стол, на котором оставались крошки от завтрака и след от чашки с кофе. Нина стала стирать кружок. Ей очень хотелось стереть и кружок, и весь вчерашний день. И прожить его еще раз по-новому.

В это время Ринат коснулся ее руки.

– Нина, остановись. Посмотри на меня. – Ринат аккуратно держал ее руку.

У Нины полились слезы. Она не могла остановиться.

Она чувствовала, что Ринат ворвался в ее жизнь, ворвался в квартиру и сидит посреди ее сознания. И ничего она с этим не может сделать. Она влюблена, жизнь рушится. И при этом она даже не любима в ответ. Или любима? Дальше шло несколько итераций колебаний, любима или нет. И из-за них появлялись новые и новые слезы.

Ринат обнял ее.

– Ну что ты, глупышка. Ну малыш, ну ладно.

Слезы Ринат ненавидел. Это запрещенное оружие в его представлении. Он аккуратно вытирал слезы Нины с ее щек своими шершавыми пальцами. А дальше он потерялся в ее лице. В ее шее, в ее плечах и руках. Он зарылся носом в ее волосы и просто крепко обнял. Нина уткнулась в шею Ринату, продолжая плакать.

Так они сидели несколько лет, не меньше. Нина все плакала и плакала. Плакала и успокаивалась. Она стала слышать запах Рината. Его кожа и волосы пахли мягко и успокаивающе. Она прижалась носом к шее, в том месте, где начинают расти волосы. Их уши соприкасались. Нина вдыхала его запах. Ее руки гладили спину и голову Рината.

Никто не говорил ни слова. Так прошло еще несколько лет.

А потом Ринат взял Нину на руки и отнес на кровать.

– Мне надо в душ, – сказала она.

– Не надо.

Они лежали на кровати рядом друг с другом, держались за руки и смотрели в потолок.

«Это измена», – подумала Нина.

– Женщина моей мечты, – сказал шепотом Ринат.

Пальцы их переплелись. В детстве этот жест означал самое-самое. То самое. Если мальчик держит девочку так, значит они того. Нина чувствовала, как пальцы Рината раздвинули ее пальцы, протиснулись сквозь них. Она чувствовала его сухую горячую руку. А ее рука стала очень влажной. Сколько ей было лет в этот момент? Тринадцать? Двадцать два? А ему? Был ли он тогда опытным мужчиной, который соблазнял очередную овечку, был ли он исследователем неизведанных земель с драгоценными недрами? Или он был всего лишь мальчишкой, который, несмотря на бесчисленные похождения, остался невинен, потому что так и не смог расшифровать код – код женщины. Он применял алгебраические формулы, но расшифровка кода требовала совершенно других знаний.

За окном включилась сигнализация.

Ринат и Нина глядели в потолок и ждали, когда время остановится. И оно остановилось. Ринат повернулся к Нине и провел ладонью по волосам. В темноте ее лицо выглядело почти как тогда, в юности. Ринат коснулся ее губ, обвел их пальцами. Нина провела рукой по его голове. Редкие тонкие волосы. «Как у ребенка», – подумала Нина.

Ринат падал в покой. Неизведанное ранее место в своей психике. Новое страшное и захватывающее чувство, которое останавливало все поиски, все метания, все стремления. Он превращался в точку, находившуюся в покое, в абсолютной тишине – в точку отсчета. Схожий покой, возможно, испытывает человек, переживший кораблекрушение, чудом выплывший на берег и оказавшийся в безопасности, в постели на белоснежных простынях. Когда кошмары пережитого уступают место блаженной пустоте. Покой, который сулит постижение истины. И ее понимаешь не умом, даже не телом, не чувствами, а еще чем-то. Своим существованием, своей вечностью.

Секса Ринат в этот момент не хотел на самом деле. Хотел лежать так до следующего большого взрыва вселенной. Секс же в его представлении играл роль чего-то земного, пошлого. Как картофель фри из фастфуда. Куда сейчас фри? Есть ли еще менее уместное сопровождение для переживаемого состояния?