Кирилл Кобрин - Поднебесный Экспресс [litres]

Вагон-ресторан постепенно заполняется. Людьми и запахами. Общий запах, мне до того не известный в этой стране; все ингредиенты знакомы, а такой смеси не нюхивал. Пахнет одновременно свежей выпечкой, вареным тестом, карамелевой сладостью на устойчивой зерновой основе, овсяной или рисовой, кофе, чаем и даже – весьма отдаленно – соленой капустой. Такова цена роскоши; действительно, роскошь для этой страны, когда тебе предлагают (а) завтрак как таковой, (б) европейский завтрак, (в) но можно выбрать еще и китайский. За год жизни здесь я ни разу не видел местных, завтракающих в специально отведенных местах. Обычно по утрам что-то жуют на ходу – лепешку, вареный кукурузный початок, баоцзы с лиловыми разводами, держа в другой руке большой пластиковый или картонный ярко раскрашенный стакан с крышкой, из которой торчит соломинка. Это сладкий напиток, то ли чай с фруктами и сиропом, то ли даже кофе, впрочем, составляющий процентов пять от общего количества, остальное – молоко и тоже сиропы. Нормальная гастрономическая жизнь начинается здесь в полдень, с ланчем. Западные люди, конечно, не поддаются этому влиянию и – если их угораздило проснуться не в полдень, а утром – укрываются в немногочисленных старбаксах и кондитерских в больших торговых центрах, где задумчиво поглощают скверный кофе и еще более скверные булки, помятое лицо озарено голубым светом макбука, пора посчитать лайки под вчерашними фотками с вечеринки в Phalanx . Здесь же, в вагоне-ресторане Поднебесного Экспресса, в восемь часов утра по всекитайскому времени эти два мира смешались, а в смесь добавили еще один элемент – местный крестьянский завтрак, или даже традиционный мещанский, когда к кускам сваренного на пару теста добавляют острые маринованные овощи явно центральноазиатского, а то и ближневосточного происхождения. Что намекает: экспресс намерен пересечь Синьцзян, землю уйгуров, ту самую, которую сто пятьдесят лет назад русские генералы, дипломаты и газетчики называли Восточным Туркестаном. Все вместе сошлось, кофе с баоцзы, Запад с Востоком, да и один Восток с другим.

Вместе с запахами вагон-ресторан оккупируют люди. Британец, прикончив бренди, мажет кусок белого хлеба маслом и джемом, попивая кофе и беседуя с китаянкой. Его резкий, довольно высокий голос царапает воздух, и можно разобрать – на фоне постепенно захватывающего вагон-ресторан общего приглушенного гула, – что речь идет о только что купленном доме в Оксфордшире, куда он доставит свою спутницу, дом пустой, можно жить сколько угодно, но сам он пока должен торчать в Лондоне, делать дела, разговаривать с издателями, плюс чертовы круглые столы по дальневосточной политике и экономике, но он будет наезжать, а там решим, в тех местах совсем не скучно, во-первых, Оксфорд в получасе на машине, водить ты умеешь, там и музеи, и библиотека, и магазины, и кафе, и полно молодых людей, умненьких ублюдков с не испорченным еще фастфудом телом, как ты любишь, можно кататься по графству и в соседние, там очень красиво, Котсуолдские равнины и поля, Бленгеймский дворец, все такое. Тебе понравится. У дома садик, цветочки, вы, китайцы, любите цветочки, фэншуй. Что? Фэншуй! Разве ты не знаешь? Это же вы придумали. Ну чтобы все стояло на своем месте, символически, мистически, хрен его знает как еще, если сдвинуть кресло или клумбу цветочную хоть на сантиметр, баланс Неба и Земли нарушится и катастрофа. Как-как? Fēngshuǐ ? Сначала первый тон, а потом третий? Фаангшу у и. ОК. Чжен, дорогая, ты прекрасный учитель китайского, а я плохой Чайльд Гарольд. Кто это? Неважно.

Время от времени китаянка вставляет реплики или даже делает более длинные ремарки, но говорит очень тихо, низковатым мелодичным голосом, глядя прямо в усыпанные старческими родинками розовые руки, ловко управляющиеся с хлебом, ножом, маслом, джемом, чашкой, салфеткой, в общем, услышать вторую сторону этого диалога невозможно. Сюин несколько раз бросила на эту пару взгляд, молча, без особого дружелюбия. Впрочем, она поглощена другим – баоцзы оказались с разными начинками, так что следует выяснить, с какой начать, чтобы за соленым следовала сладкая, а не наоборот. Задача сложная, но выполнимая, если палочками расковырять паровое тесто и понюхать начинку. А если еще и запивать процесс смесью молока и сиропа из туго набитого фруктовыми кусочками большого стеклянного бокала, то можно считать завтрак удавшимся.

Но не тут-то было. Кто-то бесцеремонно толкает спинку моего стула, оглянувшись, вижу парня в красном спортивном костюме с белым орнаментом, будто владелец только что вырвался из лап, точнее ветвей, волшебного Леса Белой Хохломы, я замечаю надписи Bosco и Россия , ага, это же он, мой давешний сквернословец. Сейчас он молчит, даже не извинился, просто придвинул немного свой стул к себе, сел, и лишь через пару минут я слышу «Вейтер! Вейтер!», что было излишним, так как человек с асимметричными морщинками уже спешит к посетителю с двумя книжечками меню. Злорадно принимаюсь ждать, что получится из знакомства сквернослова с иноязычными списками блюд, но тут же внимание мое отвлечено ссорой, разыгрывающейся все там же, у меня за спиной. Законы акустики утверждают, что шум по мере приближения к слушающему нарастает, но здесь происходит наоборот. Сначала ссорились громко, в отдалении, чем меньше остается расстояние до вагона-ресторана, тем приглушеннее, крики переходят в восклицания, обмен упреками постепенно переключается в режим шепота, в общем, когда ссора поравнялась и можно косо взглянуть на ее действующих лиц, диалог превращается в монолог, в немного взвинченное, но вполне неагрессивное, обиженное, укоризненное скорее подвывание: «Донгмей… Донгмей». Рыжий дядька в чистой, но мятой белой рубахе с закатанными рукавами, в джинсах, кроссовках, пухлые бордовые щеки, очки в тонкой золотой оправе, наклонив чуть вбок, влево, голову, увещевает энергичную китаянку в элегантном платье, сером с коричневой ниткой, волосы собраны в хвост, взгляд прямо перед собой, будто рядом и нет никого, она идет чуть позади спутника, вот они миновали наш столик, но тут выскакивает второй официант, мною ранее не замеченный, тоже в синей куртке, и разворачивает их назад – ваше место здесь. Они садятся через проход, сзади наискосок от нас, китаянка спиной к входу в вагон-ресторан, рыжий – спиной к барной стойке, так что я еще иногда могу украдкой бросить на него взгляд, но вот китаянка осталась вне поле моего зрения. «Сюин, что такое на китайском “Донгмей”»? – «Это женское имя. Зимняя слива. Младшая сестра». – «Спасибо, ах как поэтично». Рыжий снял очки, немного дрожащими руками взял меню и читает, шевеля губами. Даже на таком расстоянии я чувствую обволакивающий его перегар. Из нагрудного кармана рубахи рыжего выглядывают золотые колпачки двух ручек.