Пэм Дженофф - Пропавшие девушки Парижа [litres]

В комнатах она не заметила беспорядка, тонкое столовое белье и фарфор были в целости и сохранности, мебель не зачехлена. В столовой, что размещалась с левой стороны, стоял сервированный стол, словно с минуты на минуту за ним должны были собраться гости. Очевидно, хозяева покинули дом в спешке, рассудила Мари, вспомнив l’exode – бегство миллионов жителей Северной Франции перед вторжением немецкой армии четыре года назад. Лишь тонкий налет пыли на всех поверхностях свидетельствовал о том, что в доме никто не живет.

Сверху доносились поскребывание и тихий смех. Спутник Мари, не дожидаясь ее, ринулся наверх по широкой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Она поспешила следом. Он открыл дверь в одну из комнат, которая некогда служила кабинетом. За широким дубовым столом, который временно использовался в качестве обеденного, собралась горстка мужчин, все примерно одного возраста с Мари. Тяжелые портьеры были задвинуты, на столе мерцали несколько свечей. К потолку поднимались заставленные книгами полки.

В кресле у окна сидел Уилл – пилот, который доставил Мари во Францию минувшей ночью. Она удивилась, увидев его. Что помешало Уиллу вернуться в Англию после того, как он высадил ее и улетел? Это было единственное знакомое лицо, и Мари направилась к нему. Но, подойдя ближе, она заметила, что глаза у него закрыты и он дремлет.

Мари в нерешительности встала у стены. Вероятно, группа специально собралась на верхнем этаже пустующей виллы – в целях конспирации. Тем не менее они смеялись и шутили столь непринужденно, словно отдыхали в парижском кафе. В комнате витал восхитительно гостеприимный дух кофе и яичницы. Вспомнив холодный темный сарай, где она провела последние несколько часов, Мари внезапно разозлилась. Она сверкнула сердитым взглядом в сторону своего провожатого, который теперь стоял у окна напротив. Ведь он мог бы сразу привести ее сюда. А он почему-то оставил ее ночевать бог знает где. Может, это было некое испытание?

Один из мужчин наконец обратил на нее внимание.

– Проходите, проходите, – произнес он – с валлийским акцентом, определила Мари. У него были пышные усы – не самый удачный атрибут внешности для того, чтобы выдать себя за француза. – Не ждите приглашения. Отведайте ветчины, пока ее не умяли. – Мари подумала, что она ослышалась. В Англии о ветчине не вспоминали с самого начала войны. А здесь вот вам, пожалуйста: толстые свежие ломтики на почти пустой тарелке взывают к ней. Мужчина протянул ей тарелку: – Угощайтесь. Мы не каждый день так питаемся. Одному из наших ребят удалось купить ветчину на черном рынке близ Шартра, и весь кусок нужно съесть. Хранить ее негде, а таскать с собой рискованно.

Мари подошла ближе к столу. На нем были выставлены продукты, которые при других обстоятельствах сочли бы несочетаемыми: печеные бобы ( слишком по-английски , не преминула бы раскритиковать Элеонора), хлеб, сыр, фрукты.

У Мари заурчало в животе, и это напомнило ей, что она не ела со вчерашнего дня. Она взяла ломтик ветчины с тарелки, которую протянул ей усатый мужчина. Поискала глазами вилку и, таковой не найдя, кончиками пальцев сунула ветчину в рот.

Мужчина с пышными усами налил ей кофе.

– Альберт, – представился он, протягивая ей руку. Мари робко пожала ее, памятуя о том, что у нее теперь жирные пальцы.

Но Альберт поднес руку Мари к губам и поцеловал ее. Она покраснела.

– Bonjour , – произнесла Мари в ответ, не зная толком, как реагировать на его учтивость. Неужели он флиртует с ней? – Enchanté [10] Enchanté ( фр .) – рада знакомству. .

Альберт вскинул брови, и она испугалась, что сделала что-то не так.

– У вас безупречное произношение. Вы француженка?

– Наполовину, по маме, – отвечала Мари. – Я выросла в Англии, но в детстве каждое лето проводила в Бретани.

– Ваш навык нам пригодится. У нас почти у всех французский ужасный.

– За всех не говори, – возразил рыжеволосый юноша, сидевший рядом с Альбертом. Сам он не представился.

– Так, значит, вы связная? – осведомился Альберт, не обращая на него внимания.

– Non! – в испуге воскликнула Мари. Ее страшила сама мысль, что она, рискуя быть схваченной, должна дефилировать по французским городам и весям, передавая различные сообщения. – Радистка.

– А-а, пианистка. – Сравнение резануло ей слух. Но она вспомнила, что в учебном центре на одном из занятий кто-то назвал приемопередатчик пианино. – Держать вас в подполье, с вашим-то знанием языка, – это нерациональное использование ресурсов, – посетовал он. – Впрочем, Веспер, наверно, знает, что делает.