Ян Кярнер - Женщина из бедного мира

Конрад с утра до позднего вечера был на ногах. Ему нужно было что-то сделать, куда-то пойти, с кем-то повидаться. Мне было тяжело смотреть, как он изо дня в день будто превращался в машину. Я просто удивлялась, что после всех пережитых мук он еще так спокойно относится ко всему. По ночам он спал очень тревожно. «Боже мой, — вздыхала я, — что от него останется, если он не возьмет отпуска. Так и я потеряю свое здоровье. Но я не смею его расшатывать — из-за ребенка».

Ребенок — теперь это было для меня все. Ради него я стремилась к мирной жизни, ради него я готова была оторвать Конрада от его беспокойного занятия. Восемь месяцев, которые я провела в среде трудовых людей с их мужественной жизнью, оказали на меня воздействие: я уже не сожалела о себе, как о кроткой страдалице. И все-таки во мне остались еще тревога и страх за будущее. В душе я видела, как приближается нечто мрачное и неведомое, что называют судьбой. Не только страхи за Конрада, но и собственные переживания подогревали мою фантазию.

Куста Убалехт не оставлял меня в покое. Он напоминал о моем обещании и письмами и при встречах, поджидая меня, где только мог. Однажды у меня произошла с ним жаркая перепалка, которая ранила меня и одновременно напугала. Я почувствовала, что не могу дольше оставаться у него на глазах. Он был наглым и бесцеремонным. Заверял меня в своей любви, но то была не любовь, лишь грубая похоть. Мне нужно было бежать.

Я отказалась от места и решила уехать из Таллина. Может, я могла бы и дальше работать, может, совершила глупость, что дала себя запугать. Но возвращаться я уже не хотела, отчасти и потому, что работа моя ограничивалась заклеиванием бандеролей с профсоюзными журналами и что целыми днями мне порой нечего было делать.

Конрад получил какое-то задание в Тарту, и мы уехали. Было это как раз третьего августа, спустя месяц после ареста Конрада. Словно тяжелый сон, проходили перед глазами события последнего времени. Почему-то остро запал мне в память товарищ Веэтыусме, его лицо, речь на могиле Кармеля. Ни о чем другом я особо не сожалела.

В Тарту Конрад задержался на две недели. Может, он остался бы и подольше, но смерть товарища Веэтыусме ускорила его отъезд. Это печальное известие взволновало нас. Веэтыусме был нам верным другом, теперь его уже не стало. Почему он умер, мы не знали, но думали, что он простудился на похоронах Кармеля. Бедняга, всегда он стоял за других, нисколько не заботился о себе, и случилось то, что и долито было случиться. Он так хотел мира другим, и Конраду и мне, и вот теперь сам ушел на вечный покой, и глаза его не увидят конца этой кровавой войны.

В пятницу мы прочитали в газетах извещение о его смерти, а в субботу должны были состояться похороны. Конрад уехал в тот же день. Я бы с радостью поехала вместе, но не хватило денег. Из своей небольшой зарплаты я помогала матери, да и Конрад не мог скопить про запас.

Было очень тяжело расставаться с Конрадом. Сердце угадывало недоброе. У меня было такое странное чувство, что если он теперь уедет, то уже никогда не вернется. Я не представляла, что бы это могло быть, только мне казалось, — там, куда он поедет, с ним произойдет что-то, и мы больше никогда не увидим друг друга.

Когда я ему сказала, он высмеял мое суеверие. Объяснил это моим состоянием, болезненным воображением. Обещал, что через две недели, после того как окончится съезд профсоюзов, он оставит свою «опасную службу» и будет со мной, пока не пройдет мое трудное время. Меня это обещание немного успокоило, но, едва он уехал, я снова оказалась во власти грустных мыслей.

Я только и думала что о смерти, представляя в могиле то Конрада, то самое себя. Не знаю, было ли это болезненной фантазией, но в голове моей невольно возникал вопрос: как пройдет этот трудный час, который ожидает меня? «Не убьют ли меня роды? Что станет тогда с ребенком? Уверена, что мать воспитает его. А если и она умрет, прежде чем вырастет ребенок? И если Конрада не будет в живых? Неужели мой ребенок останется на белом свете сиротой?»

В тот вечер я плакала долго и горько.

«Через две недели? Что же произойдет? Будет ли мир для нас?» Мне казалось, что я обязана в этот день быть рядом с Конрадом. Я не думала о чем-то плохом. Напротив: ожидала от этого дня чего-то большого и возвышенного, что изменит нашу жизнь к лучшему. Но беспокоил страх, что надежда моя опять не свершится. Страх, что с Конрадом что-нибудь случится, что-нибудь, чего я не могу предвидеть.