Ян Кярнер - Женщина из бедного мира

Пройдя дальше, я впервые увидела эту птицу своими глазами. Но ненадолго… она улетела. Мне стало грустно, слезы выступили на глазах. Кукушка почему-то напомнила мне о моей собственной судьбе. Я чувствовала, что исчезни Конрад, и я осталась бы совершенно одна на белом свете. «Даже мать не поняла бы меня… Почему она тогда выгнала меня из дому? Может быть, я и в самом деле была плохая, но тяжело, когда тебя отталкивает собственная мать».

Конрад успокоил меня, и мы ушли из лесу. На поля опустилась роса, стало сыро и прохладно. Поднялся туман, и в нем будто двигались какие-то тени — выпукло, медленно, как во сне. Двигались к реке, на берегу которой росли бесчисленные цветы.

В голове моей роились образы. Хотелось куда-то уйти, неведомо куда. Я верила в какое-то чудо, хотела прижаться к груди Конрада и исчезнуть, раствориться с ним в тумане.

Я часто вспоминала об этом вечере.

Свободное время я проводила, играя с племянником Антсом. Подолгу, обхватив ладонями голову малыша, я смотрела в его голубые глаза и открывала там целый мир: невинность, истину, детскую привязанность. Блаженные были мгновения, когда ребенок обнимал меня, целовал, гладил и лепетал своим тоненьким голоском: «Я люблю тетю». Тогда я забывала все, ощущала только это маленькое тело, в котором жизнь билась, как мотылек, ощущала его, как свою плоть и кровь, которую должна защищать и беречь. Что из того, что он чужой ребенок, в своем воображении я уже играла с собственным сыном, который будет таким же голубоглазым и курчавым.

После таких минут я бывала особенно ласкова к мужу. Он становился мне ближе, чем когда-либо раньше. Однажды вечером, когда муж разговаривал за стеной с братом Михкелем (и о чем это они так долго рассуждали?), я не выдержала: мне захотелось быть в его объятиях. Я пошла и вступила в разговор, была на редкость веселой, заразительно смеялась.

И все же мне было страшно за Конрада. В последнее время он совсем осунулся, но чтобы лечиться — об этом даже говорить не давал. Я смотрела на него и вдруг представила его мертвым. Пугающая бледность, покрывавшая его лицо, обрела какой-то неземной оттенок, глаза были прикрыты. Желтовато-белесые пряди спадали на мертвенно-белый лоб, как тоненькие язычки огня. А его гордый орлиный нос… Сердце мое судорожно забилась. Хорошо еще, что он не потерял присутствия духа. «Слезами горю не поможешь», — повторял он.

«В самом деле, — успокаивала я себя, — все люди терпят: одни больше, другие меньше. Терпение — это даже хорошо, оно, как говорит Конрад, воспитывает волю». И я обнаружила, что уже не столь чувствительна к превратностям жизни, как раньше, что теперь стала гораздо спокойнее. «Если еще будет ребенок, я совсем успокоюсь», — думала я.

И желание иметь ребенка стало во мне настолько сильным, что я решила сказать об этом мужу. Мысль, что Конрад умрет, и у меня не будет ребенка, будто острым ножом пронзила мое сознание. Я схватила на руки маленького Антса, отнесла его к мужу, хотела посадить ему на колени. Взгляды наши встретились, мы улыбнулись, и мне показалось, что мы поняли друг друга. По дороге через двор я шепнула ему о своем желании. Он задумался.

— Пока еще нельзя, — ответил он. — Не то время.

Я огорчилась, но Конрад нежно обнял меня, и я снова улыбнулась.

— Что ж, подожду, — произнесла я покорно.

Однако на следующий день мое настроение не было таким уж радужным. Будто назло, погода стояла пасмурная, часами, не переставая, шел дождь. В деревне я не любила такие дни, а в тот день на душе у меня было особенно муторно. Я пыталась поиграть с Антсом, но ребенок не захотел остаться со мной, то и дело рвался к отцу в лавку. С горечью я заметила, что не могу удержать его возле себя. И мне уже вроде бы и самой не хотелось иметь ребенка.

Конрад в тот день был на редкость неразговорчив, А разве я хотела, чтобы он говорил со мной весь день, но несколько слов все же можно было бы сказать. Долгое молчание действовало мне на нервы. Я чувствовала себя почти покинутой. Мне казалось, я здесь лишняя, чужая для этой семьи. Я и была чужой. Привыкла, что Конрад обходится со мной приветливо, а сейчас он холоден и безразличен. Я подумала, что ему надоело со мной. Казалось, что и мужнин брат, и его жена смотрят на меня косо, будто на какую-нибудь «нахлебницу».

Да, я представляла свою судьбу в трагическом свете. Мне ни разу не пришло в голову, что у мужа могут быть свои заботы, которые он пытается разрешить, и что, делая это, он думает, беспокоится и обо мне. И так я нервничала весь тот дождливый день. Лишь вечером в постели я снова успокоилась.