Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

Так и завершилась история моего пути в Большой поэзии. Оставила ли я в ней след или нет, покажет время, как водится. Думаю, нет, судя по тому, что происходит нынче. След удаётся оставить немногим, самым избранным. Слишком много нас в океане всеобщей грамотности и полуграмотности - поэтов, писателей, литераторов, сценаристов.

А что понаделал интернет, став всеобщим и доступным, потеснив книги, телевизор, вообще всё! Он сыграл мощную роль дрожжей для "народного творчества" - все пишут, все сочиняют и творят! Поди сориентируйся и найди на самом деле стоящее и настоящее в этих развалах компоста. Достойный "след" слишком часто оказывается затоптанным бесконечным количеством желающих проложить свою тропу на литературный Олимп. Интересно - зачем? Слава и деньги? Деньги точно не аргумент, ибо этим не заработаешь, а вот слава... Зов тщеславия - удивительно сильная штука, вечно живущая в человеке, как бактерии-паразиты. Люди в интернете раскрылись - и в зудящем желании славы, и в своей бездарности, и в адской зависти к тем, кто одарён или хоть немного успешен.

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражён всечасно, чтоб ты мною

Окружена была, чтоб громкою молвою

Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне...

Александр Сергеевич на эту тему честно написал. Очень многим до зарезу нужна слава, но не все Пушкины. Все - это все, то есть, серость, масса. Но затоптать могут, часто для того и живут, чтобы затаптывать кого-то.

Интересно, если бы Александр Сергеевич жил сегодня и публиковал свои стихи в сетях, кто-нибудь из комментаторов написал бы ему "Отстой! Убейся об стену, аффтар!"? Непременно написал бы. И что и как ответил бы сегодняшний Пушкин - большой вопрос, над которым увлекательно размышлять... Гм, всё же хорошо, что в его время интернета не было и всеобщей грамотности.

Глядя на нынешнюю "цифровую славу" некоторых, становится очевидно: если каждодневно не поддерживать к своей персоне интереса - настойчиво, назойливо, всеми возможными способами, решительно отбросив всякий стыд, интимность и понятие личного пространства, то современная публика забывает "героя" не то, что на следующий день, а через несколько часов! Только что тобой восхищались и обожали так, как можно любить лишь ожившее божество. Но выбор столь велик, публика до такой степени не просто избалована, а завалена по маковку кандидатами для обожания и фанатизма, что шансов остаться в её памяти нет ни у кого, кроме как у единиц самых по-настоящему выдающихся, ставших бы знаменитыми в любое время и при любом раскладе. Во всех остальных случаях даже талантливым людям не удастся внедриться в души зрителей-читателей-почитателей надолго, тем более - навсегда, если не выполнить главного условия: не заполонить собой всё медийное пространство. А уж коли это получится, то и талант вовсе необязателен! Таковы условия игры сегодняшнего дня.

Впрочем, мой "вундеркинизм" закончился лет за пятнадцать до появления доступного всем интернета. Но свою минуту славы в нежном возрасте я ухватила.

Подозреваю, мало кто поверит, но я ни грамма не скучаю по той известности. Возможно, благодаря мудрой родне, всё же сберёгшей меня от "звёздного" статуса в его полной мере... может, не тех масштабов была слава, чтобы успеть отравить моё сознание... может, я не из тщеславных. Иногда мне кажется, что во мне вовсе нет этого чувства - я слишком ценю душевный покой и гармонию.

Нет, не из-за ушедшей вместе с даром популярности я переживала. Если по чему и тосковала в те времена, то по радости самого процесса рождения стихов, по весёлой щекотке и потрясающей яркости восприятия мира, которую дарило творчество. Поблекший мир, уж поверьте, куда менее красив, интересен и радостен. Вот этого было жаль, а газетных статей и восхищённого оханья - ни капельки.

Иногда меня, маленькую, спрашивали, для чего, мол, ты сочиняешь стихи? Один корреспондент так прямо и спросил: "А зачем ты пишешь стихи?" Я посмотрела на него, как на дурака, и промолчала. Потому что тогда ещё не могла правильно ответить, сформулировать. Не "зачем", а "почему"! Потому что мой мозг так работал, независимо от желания-нежелания, то была данность, часть меня, моя суть. Ни для чего.

Потому что дышала.

Как оказалось, можно продолжать дышать и без поэзии. Но жить стало грустнее.

Правильно папа придумал обучить меня "делать лицо", пригодилось. Иначе привычным для меня сделалось бы выражение лица, будто я уксуса глотнула. Или кто-то умер совсем недавно. Как неприятны люди, которые "носят" такие лица постоянно! С ними не хочется ни общаться, ни быть рядом. А у них, может, в душе кровавая дыра.