Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Это уж твоя забота. А мне лучше подумать о том, откуда и как я получу свои доллары, которых наберется сейчас, если считать по десятке в день с тех пор как мне пошел двадцать второй, а это было лет двадцать с чем-то назад, да, так сколько ж их наберется… ну, пожалуй, тысяч эдак девяносто, а?

— Ух ты! И ты сможешь их получить?

— В будущем году.

— Как?

— Что-нибудь напишу.

— Поваренную книгу?

— Или что-то еще.

— Ну что, например?

— Несколько маленьких рассказов, большой рассказ, повесть — маленькую или большую, пьесу — маленькую или большую. Кто знает? Я что угодно могу написать и когда угодно.

— Девяносто тысяч долларов, па? Да мы просто разбогатеем!

— Во всяком случае, и мне и тебе придется зарабатывать наши деньги, потому что у моего отца не было возможности платить мне в день по доллару до двадцати одного и в день по десять — после, и твой отец живет почти так же бедно, как жил мой.

— Твой отец — какой он был человек, па?

— Прекрасный, но умер рано, тридцати семи лет. А с покойника ведь не станешь спрашивать, чтобы он платил тебе по доллару в день.

— Мне очень жаль, что твой отец умер так рано.

— Спасибо.

— Но, может быть, он не умер, а живет где-нибудь далеко и в один прекрасный день снова вернется?

— Ну вот, очередная дикая идея. Сегодня вечером ты просто переполнен ими.

— Разве так не может быть?

— Я подумаю и отвечу тебе.

Мы молча проехали несколько миль, после чего я сказал:

— Ну что ответишь, па?

— О чем?

— О своем отце. Ты — мой отец, и ты не умер. Ты есть, ты жив, и я вижу тебя все время. Но твой отец умер, и ты уже не мог его видеть, и больше никогда ты его не видел, но может ли оказаться, что он не умер, несмотря на все — не умер, и ты снова его увидишь?

— Ах вот ты о чем! — сказал мой отец. — Ну так слушай. Мне было почти три, когда умер отец, и все-таки я мало что о нем помню. Видел я его, наверно, много раз, если судить по тому, сколько раз видел меня ты, прежде чем тебе исполнилось три года. Помню только один случай — как отец мой взобрался на телегу и стегнул лошадь кнутом и крикнул «пошла!», и телега тронулась с места, и дальше — ничего не помню, потому что дальше я заснул, сидя на задке этой самой телеги. Вот и все, что запомнилось мне об отце. Позднее я узнал, что он умер, а когда узнаешь такое, то не поверить нельзя. Но дай мне подумать еще минутку.

— Охотно дам, потому что хочу в этом разобраться.

— Я думаю, — сказал мой отец после минутного молчания, — я думаю, вывод тут такой. Он умер, конечно, но в доме у нас, на стене, всегда висела его фотография. Ты знаешь, о которой я говорю, потому что с тех пор, как тебе исполнилось шесть, она висит в твоей комнате, над столом.

— Да, я знаю. Но может быть, что он живет сейчас где-нибудь, несмотря на все — живет?

— Может быть.

— И далеко?

— Нет, очень и очень близко.

— Ты его видел?

— Да, видел. В сущности говоря, я вижу моего отца всякий раз, когда смотрю на тебя.

— Это не шутка?

— Это правда.

— Но на самом деле это не так?

— На самом деле это не так, но ты, я думаю, меня понял.

— Я тебя понял, па.

Однажды утром отец сказал:

— Ну вот наконец и последний день старого года. И вот тебе полицейский свисток, а мне армейский горн. Год кончится в полночь через семнадцать часов, но мы с тобой, для забавы, продудим конец ему — сейчас.

Так мы и сделали.

— С Новым годом, — сказал отец.

— С Новым годом, — сказал я.

На следующее утро, когда мы проснулись, был первый день нового года.

— Я не вижу никакой разницы.

— А ее, пожалуй, и нет, — сказал мой отец. — Но поскольку это все-таки первый день новорожденного года, будет неплохо, если ты залезешь в ванну и хорошенько помоешься.

Я послушался его, пошел в ванную комнату и не просто пополоскался под душем, а по-настоящему выкупался. Когда я вылез из ванны, вытерся досуха и вернулся в комнату, на кровати моей была разложена вся одежда, какая имелась у меня в этом доме.

— Выбери сам что хочешь, — сказал из кухни отец.

Я оделся, причесал волосы и чистенький предстал перед ним.

Он окинул меня быстрым взглядом и сказал:

— Ну вот, теперь перед нами опрятный, чистенький мальчик, если только бывают на свете такие мальчики.

Стол был уже накрыт и еда расставлена — горячие блины, сироп, какао, кофе, абрикосы из банки, вареные яйца, грудинка, масло, сыр, холодец и кружками нарезанные помидоры.

Мы сели и принялись за всю эту снедь, и я все ел и ел, уписывал за обе щеки, потому, наверное, что от купанья разыгрывается аппетит.