Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Ее имеют .

— А что проку?

— Так надо, пожалуй. Иметь в своем доме библию это все равно, что иметь пред собственным оком миф рода человеческого.

— А что это такое — миф рода человеческого?

— Ты и я, и как мы едим.

— И все?

— Ну ладно, давай скажем так: ты и я, твоя мать и твоя сестра. Вот тебе и весь миф о человеке. Мужчина и женщина, которые становятся отцом и матерью нового мужчины и новой женщины.

— А как же самолеты, ракеты на Луну и тому подобное?

— Все это мужчина и женщина, а потом — новый мужчина и новая женщина.

— Не хочу я в этот миф.

— В какой же ты хочешь?

— В свой собственный.

— Прекрасно. Теперь два слова о школе.

— Не хочу в школу.

— В школу ты должен ходить.

— Почему?

— Чтобы усвоить, как пишутся «помидор» и «картошка», а также ради других вещей.

— Ради каких это других вещей?

— Ради того, чтоб видеться с братьями своими и сестрами.

— Слава богу, у меня одна-единственная сестра и в школе я ее вряд ли увижу.

— Но все остальные мальчики и девочки тоже твои братья и сестры.

— Не желаю я, чтоб они были мне братья и сестры.

— Даже если так, они все равно твои братья и сестры.

— С какой еще стати?

— Миф рода человеческого.

— Ну его к черту, род человеческий! Я из сверхчеловеческого, па!

Отец мой позвонил кому-то, кого назвал Джоки, и спросил, не согласится ли этот Джоки по пути на работу в Пасифик Палисэйдс заехать за мной, а потом, после работы, подбросить меня домой из школы.

Джоки заехал за мной и потом доставил домой, но оказалось, что зовут его Эдвардо Джонфала и что он вице-президент банка.

После школы я сказал отцу:

— У меня есть идея, па.

— Без сомнения.

— Давай завтра утром отправимся вместе с Джоки в банк, подождем, пока он откроет ключом дверь, войдет в комнату, отопрет сейф, а как только он все это сделает, привяжем его к стулу, заберем из сейфа все деньги и — домой.

— А дома что с ними сделаем?

— Посчитаем.

— Ежели тебе охота считать, — сказал мой отец, — то высчитай, пожалуйста, девяносто девять фасолин из этого вот мешочка.

— Хорошо, — сказал я, — но фасолина ведь не доллар.

— Разумеется, не доллар.

— Зачем тебе девяносто девять фасолин?

— Затем чтобы приготовить нам обед.

— Получу я сегодня свое молоко?

— Получишь.

— Терпеть его не могу.

— Известное дело. Сколько ты насчитал?

— У меня уже три кучки по девять фасолин в каждой, но среди них есть несколько очень мелких и несколько щербатых. Как ты хочешь, чтоб я и их считал вместе с другими или же нет?

— Нет. Отсчитай мне только целые, неважно — большие или маленькие, а щербатые отложи в сторону.

— И что ты сделаешь с ними?

— Брошу в котелок вкупе со всеми прочими.

— А зачем я считаю?

— Девяносто девять целых фасолин, — сказал мой отец, — плюс восемь или девять щербатых — это отличная мера, и кроме того, мне хотелось бы, чтобы ты порассмотрел эти фасолины повнимательнее. Скажи, пожалуйста, что ты в них еще заметил, к примеру?

— Ну, на некоторых, к примеру, кожура лопнула, а на этих двух набухла. Считать такие?

— В сторону, вместе с щербатыми. Я сам на них погляжу. Ты кончил?

— Да. Одиннадцать кучек по девять целых фасолин в каждой и отдельно — семь щербатых, три с лопнувшей кожурой и две с набухшей.

— О чем же свидетельствует все это вместе взятое?

— О том, что совершенно одинаковых фасолин не бывает.

— О чем еще?

— Наверно о том, что на свете не бывает двух совершенно одинаковых вещей.

— Молодец. Похвально. Теперь ты можешь переодеться, то есть сменить брюки на шорты и спуститься на берег. Жди меня там. Как только я поставлю фасоль вариться, тоже надену шорты, спущусь к тебе, и мы побежим наперегонки к Красной скале.

— Ух ты!

Я натянул свои шорты и в мгновение ока скатился на берег. Через несколько минут подоспел и отец.

Красная скала в трехстах ярдах к востоку от дома моего отца. Откуда я это знаю? Так мне сказал отец. Мы с ним называем иногда эту скалу Красной Чудо-скалой, потому что она одна на всем побережье — красная. Все остальные скалы здесь черные, разных черных цветов, она же — красная и к тому же со множеством оттенков. И высится она не у самой воды, а в некотором отдалении, так что море до нее докатывается только в самый сильный прилив.

Мы оба бежим обычно во всю мочь, не щадя сил. Условия соревнования предложил однажды я сам. Кто первым добирается до вершины, тот провозглашается победителем гонки и Королем Чудо-скалы. В первый раз отец не соглашался бежать всерьез, он сказал, что слишком для этого стар, но я возразил, что не так уж он стар, и в конце концов он все-таки побежал, и вышло по-моему, то есть вышло, что вовсе он и не стар.