Уильям Сароян - Повести и рассказы

Утром я снова был на винограднике и в течение всего дня вслушивался в самые обыкновенные разговоры, которые вели работники со мной и друг с другом, и вот, пожалуйста, я что-то уже приобрел. Джо Голд подсказал мне: слушай, и ты услышишь. Я стал слушать.

Мы разговариваем, все время мы разговариваем, и когда пишем — тоже, все это разговор. Я разыскивал еще чего-нибудь из написанного Джо Голдом, но нигде ничего не находилось. Я ждал, когда будет издана книга, когда она появится в библиотеке, где я наконец смогу ее прочитать, потому что книг, кроме словаря, я в ту пору не покупал да и словарь купил лишь раз, одного достаточно. Я ждал, но книга Джо Голда не появлялась. И все-таки я все время помнил о ней и предвкушал тот счастливый день, когда увижу ее изданной, возьму в руки и прочитаю от корки до корки… Прошли годы, а книги Джо Голда все не было. Что с ним такое сталось? Умер, что ли? Куда девался человек? Куда девалась его книга, черт побери? И еще год прошел, потом другой, а книги все нет, и вот уже у самого у меня вышло два сборника, а скоро будет издан и третий.

Однажды, когда я находился в Нью-Йорке, ко мне пришел замечательный человек, которого звали Дон Фримэн, художник, делавший для «Нью-Йорк таймс» и для «Геральд трибюн» рисунки к репетируемым на Бродвее пьесам. Дон Фримэн, который любил Нью-Йорк и замечательно зарисовывал его улицы в ветер и людей, по ним спешащих с ветром и против ветра, пришел ко мне, открыл свой этюдник и показал рисунки, сделанные им за день. Они были превосходные, и я сказал, что мне хотелось бы издать книгу, иллюстрированную им. Спустя примерно год такая книга образовалась, и иллюстрировал ее Дон. Он писал мне тогда из Нью-Йорка в Сан-Франциско и прислал журнал, время от времени выпускаемый им самим. Журнал назывался «Ньюсстэнд», и рисунки в нем были самого Дона. Один из рисунков представлял бородатого человека с лучистыми, как будто подмигивающими глазами, и тут же стояло имя — Джо Голд. Как только я вернулся в Нью-Йорк, я позвонил Дону Фримэну и спросил, что он может сообщить мне про Джо Голда.

— Черт побери, — сказал он, — хочешь, зайдем к нему вместе, а хочешь, его самого приведу к тебе.

И вот передо мною Джо Голд — небольшой человечек с птичьим голосом. Рассказываю ему о том, как мне попался в журнале отрывок из неоконченной большой его книги, как я все время потом про него помнил и ждал книгу, так где же она? В ответ он говорит, что все еще ее пишет. Ну хорошо, но почему бы не печатать ее по частям в журналах? Да кто его знает. Ну хорошо, а сколько уже написано? Да, наверное, около миллиона слов. Так это же равно четырем и даже пяти романам, да еще к тому же длинным, а не коротким. Зачем же ждать? Зачем не начать издание книги в трех, четырех и даже пяти томах? Ну, во-первых, большей части рукописи у него нет сейчас. Не то чтобы он потерял ее, хотя и это возможно. Но скорее вот что: в разное время он снимал комнаты то здесь, то там и где-то, видимо, забыл внушительную часть рукописи. Ну хорошо, ведь хоть что-то есть у него сейчас? Конечно, есть, и немало. Ну так, хочет ли он издать то, что имеет? Да там будет видно, к написанному он не возвращался, занят был тем, что писал новое. Ну хорошо, а есть у него что-то из нового? Есть, конечно, и даже сию минуту при нем. Он сунул руку за пазуху и вытащил из кармана шесть-семь сложенных вместе разных листов бумаги, содержащих продолжение его книги, и то, что он прочел нам, показалось мне замечательным. Видите ли, то, что понравилось вам в шестнадцать, может произвести иное совсем впечатление, когда вам уже двадцать восемь и больше, но новые страницы, написанные Джо Голдом, были так же хороши, как и те, старые, если только не лучше, как мне показалось. Не годится такую рукопись разбрасывать где попало, так что часть уже потеряна и похоже, что будет потеряно все, потому что у Джо Голда как не было, так и нет ни жилья постоянного, ни денег, за пятьдесят человеку, а живет как придется. Книгу надо издать, чтоб о ней узнали, чтобы прочли, а желающий, вот как я, например, мог приобрести ее. Что он скажет на это? Да то, что про книгу его знают. Всякий в издательском мире знает, что он пишет книгу лет уже двадцать, а то и больше, но никто к нему не обращается, не предлагает ее издать. Ну, это уж было слишком, и я сказал: «Ладно, Джо, ответь мне, пожалуйста: может, ты предпочитаешь не издавать свою книгу, может, у тебя есть на то причины?» Нет, сказал Джо, он не предпочитает, но в то же время он и не против, чтоб она осталась неизданной. Мне понадобилось выпить еще стаканчик. Было над чем подумать. Ну, во-первых, Джо уже сделался своего рода легендой. В салонах Гринвич-вилледж [14] Гринвич-вилледж — квартал Нью-Йорка, населенный художественной интеллигенцией, артистической богемой. В 1910-х годах сделался центром радикального брожения, в ту пору с Гринвич-вилледж связаны были, в частности, Джон Рид, Юджин О’Нил, Рэндольф Борн и другие. он был знаменитостью. Друзей у него было множество, большинство — писатели и художники, большинство, как и сам он, народ безденежный, но ни один, однако, не пребывал в безденежье столь прочно и постоянно, как Джо. Может, в действительности им написано не так уж много с тех пор, как в журнале был напечатан отрывок? Может, он просто делает вид, что столько было написано и куда-то там подевалось да и к тому, что есть, надо бы вернуться, а некогда? Поди разберись, где тут правда! Но вот ведь показал он какую-то часть работы, достал ведь из кармана и прочитал нам страницы, и, судя по всему, они были свежие, написанные не далее как вчера, позавчера, впечатление было такое, что он пишет книгу все время, речь у него шла об очень недавних, новых вещах и событиях в мире, знаменитые имена, поминаемые в разговоре, тоже были новые, так в чем же все-таки дело? Неловко вмешиваться, но выхода нет, я обязан. Если не ради самого Джо, то ради его произведения и ради себя я обязан предпринять что-то, дабы книга увидела свет.