Мария Амор - Роза Галилеи

Между собственными дефиле я любуюсь фланирующими по самодельному подиуму девчонками. Ко мне подходит Рони и протягивает какой-то твердый желто-зеленый фрукт. Фрукт странно пахнет.

— Что это?

— Манго, — говорит Рони. — Индийский фрукт, очень полезный.

— А как его едят?

Перочинным ножичком Рони отрезает золотистый кусочек.

— Попробуй. Шкурку не ешь.

— Вкусный, только запах непривычный…

— Решено разбить в Итаве опытную плантацию, деревьев пятьсот — семьсот пятьдесят. Я рекомендовал поставить тебя ответственной за этот проект. Справишься?

Беру из его рук драгоценный плод и вдыхаю дивное золотистое чудо.

— Вот оно! То, что будет только у нас! — счастливо выдыхаю я.

— Да, манго пока почти никто не выращивает. Это тебе не баклажан, килограмм за лиру в базарный день.

Какой великий взлет для рядовой труженицы полей! Разве можно сравнить какие-то Шошины ясли с целой плантацией экзотического сокровища!

Сажаем, как всегда, все вместе, но я чувствую себя хозяйкой, потом уже самостоятельно высаживаю новые деревца взамен не прижившихся. По утрам больше не лезу в общий грузовик, до плантации меня на тракторе подвозит Ури.

— Через несколько лет завалим всю страну нашими манго! Выведем разные сорта! — хвалюсь я. — Мои манго — одни из первых во всем Израиле! В Европу на вес золота экспортировать будем!

— Ладно тебе, Сашка, — смеется Ури. — Подумаешь — фрукт выращиваешь! Тебя послушать, можно подумать — ты пенициллин изобрела!

До обеда я на плантации одна. Быть самой по себе приятно. Брожу, крашу стволы известью, проверяю систему капельной поливки. Часов у меня нет, но, когда солнце поднимается достаточно высоко и живот начинает бурчать от голода, с нетерпением принимаюсь высматривать свой транспорт. Трактора все не слышно и не видно, зато на соседний холм прибредает со своими козами арабский пастушонок. Делать ему нечего, и он следит за моими действиями, время от времени истошно покрикивая на подопечных коз. Это смущает: вокруг ни души, мало ли что ему в голову придет. Даже пописать невозможно.

— А давай ты будешь окучивать, поливать, а я пристроюсь вон на том холмике и буду тебя охранять! — с восторгом придумывает себе важное дело Ури. — Ты не думай, — хвалится шут гороховый. — Я — десантник, в ударных частях служил!

Может, выудить из-под кровати и приволочь на плантацию ржавенький «узи»? Представляло, как весь день огромная тяжелая махина будет хлопать меня по попе — не бросишь же автомат за кустом! — и отказываюсь от этой мысли. К тому же я не умею стрелять. Скажи я только слово, и, конечно, меня, неженку и слабачку, не имеющую военного опыта, охотно заменят на какую-нибудь более геройскую личность, на ту же Шоши. Ну уж нет! А может, установить добрососедские отношения — помахать пастуху рукой и поприветствовать его традиционным арабским «Аллан у саллан»? Увидит, какая я милая, и сразу отбросит любые дурные намерения, типа изнасиловать и убить сионистку в этом пустынном месте… А вдруг, наоборот, припрется развивать и углублять международную дружбу?..

Все последующие дни пастух продолжает выгонять своих коз на соседние лысые барханы. Видимо, ему интересно следить за моими опытными земледельческими приемами. Или за моими голыми ляжками. На всякий случай сменяю белые шортики, оставляющие половину задницы снаружи, на длинные холщовые штаны со множеством карманов. Один из них оттягивает перочинный ножик. В последующие дни каждый из нас — я и пастушок — торчим каждый на своем участке, как половинки телеэкрана, одновременно показывающие две не связанные между собой реальности.

Опрыскивая деревья какой-то ядовитой жидкостью, умудрилась окатить и себя. Рони отчитал за небрежность и повез в медпункт в Нааран. Анализ крови показал, что останусь в живых, но, будь что будет, рукавицы с маской в этом пекле я и впредь не собираюсь носить. Больше ядовитых химикатов пугают рассказы про иерихонскую розу. Несмотря на романтическое название, это вовсе не цветок, а след от укуса какой-то страшной здешней мухи. Говорят, что рана не заживает месяцами и навсегда оставляет тяжелый уродливый шрам.

— Рони, а если эта иерихонская муха укусит меня в лицо, ты все равно будешь меня любить?

Рони отшучивается. Зря я спросила. Впрочем, пока иерихонская муха никого не укусила. Хочется надеяться, что это часть жутких фольклорных россказней отважных британских первопроходцев, посещавших в прошлом веке долину Иордана в сопровождении местных проводников и старательно отмечавших в путевых дневниках, что белый человек в здешних местах выжить не в состоянии. Зато скорпионы действительно кусаются постоянно.