Одиночество, да. Видимо, из-за него я увлекся литературой. Даже придумал себе образ пацана с окраины, от лица которого и написал большинство своих рассказов. Дело в том, что я без труда считываю... как бы это сказать... языковую фактуру, что ли? Большинство читателей думают, что мои рассказы правдивы. Более того, они думают, что правдив и я. В известной степени меня это потешает, но только в известной. Литература наскучила мне ровно так же, как мне наскучило все остальное. Я не умею дружить. В России принято дружить. Мне мешает чувство превосходства. Все мы, так или иначе, выросли в христианской традиции, где чувство превосходства над другими — вещь постыдная. Именно поэтому, кстати, Радищев написал «Путешествие из Петербурга в Москву». Его чувство превосходства над темными крестьянами оказалось столь велико, что он не мог избавиться от чувства вины, не написав эту книгу.
Когда фактические вещи сталкиваются с вещами мифическими, всегда происходит конфуз. Вот стою я — образованный, спортивный, богатый и умный. Вот стоит он — обрюзгший, бедный, безграмотный и тупой. Я не хочу уходить в контекст. Я не хочу объяснять всех и каждого, как это любил делать Достоевский. Вот — я, вот — он. Что мне чувствовать к нему? Неужели уважение? Неужели равенство? Неужели братские мелодии? Этика и традиция учат этому. Но неприглядная правда жизни такова, что я не чувствую ничего, кроме превосходства. Дружить можно только с равным. Другим можно только подавать. Ну, или перед ними лебезить. Ни подавать, ни лебезить я не хочу. Мне кажется, что с этого «не хочу» начинается хоть сколько-то упорядоченное общество, однако не будем лить воду на мельницу ницшеанцев.
Как я уже сказал, я расстался с очередной подругой. Я всегда расстаюсь с женщиной, если разговор скатывается к детям. Здесь я согласен с Бердяевым, который назвал деторождение «дурной множественностью». Нехитрость этого дела только подкрепляет его мысль. Надев наушники, я включил U2 , спустился к подъезду, сел на мотоцикл и поехал куда глаза глядят. Воскресный день и пора отпусков расчистили шоссе. Так уж вышло, но вскоре я понял, что еду в Чердынь. Чердынь так Чердынь. Хотя в маленьких городах особенно заметно вырождение. За XX век мы потеряли две трети населения. Известно, что нация, потерявшая две трети населения, не выживает. Не умирает сразу, но увядает, вырождается, превращаясь в тень самой себя. Глупцы думают, что дело в Путине или в США. Хотел бы и я очароваться такими теориями. Все намного проще и неумолимее. Вырождение. Процесс запущен. Точка.
В Чердынь я прилетел быстро — за три с половиной часа. Я бы прилетел еще быстрее, если бы не пил кофе на заправке. На некоторых заправках подают правильные круассаны без начинки. Я достаточно часто бываю во Франции, чтобы судить об их правильности. Это с одной стороны. С другой стороны, я бываю там не так уж часто, раз постоянно о ней вспоминаю. Конечно, негры и арабы изрядно испортили облик Парижа, но, видимо, это необходимое зло, вроде звонкой пощечины истеричной женщине. Либо она возьмет себя в руки, либо... пойдет дремучим лесом. И тут не важно, из толерантности этот лес состоит или из рефлексии. В любом случае его дремучесть не вызывает никаких сомнений.
В Чердыни, если отбросить комаров, пауков и пыльную историчность, есть неплохие виды. Я остановился на пригорке неподалеку от въезда в город, снял шлем и въелся глазами в пейзаж. Даже выключил музыку, потому что Боно вдруг показался мне неуместным. Тут на дорогу вышла девушка лет двадцати пяти. Не скажу, что красивая, но здоровая и фигуристая. Ее изгибы не смогли скрыть мешковатые джинсы и олимпийка с длинным рукавом явно с чужого плеча. На локте девушки болталась корзинка. Из-под выцветшей бейсболки Los Angeles Lakers выглядывали русые прядки. Девушка решительно направилась ко мне. День на глазах обрастал историей. Я люблю истории. В их необязательном дыхании чувствуется некоторая свобода.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Помогите мне. У меня брат ногу гвоздем проколол, идти не может. Он там...
Девушка махнула рукой в ту сторону, из которой пришла.
— На опушке. Поможете?
— Конечно.
Мой мотоцикл уже стоял на обочине, но я откатил его вплотную к ограждению и пристегнул на тросик. Потом спрятал шлем за мотоцикл и пошел за девушкой.
— Давай на «ты».
— Давай.
— Как тебя зовут?
— Алёна.
— Игнат.
— Прикольно.
— В смысле?
— Редкое имя.
— Ну, тогда ты тоже прикольная.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу