Андрей Шляхов - Байки доктора Данилова 2

Кукин настолько проникся своим аристократизмом, что изменился как внутренне, так и внешне. Внешность его приобрела черты старомодной элегантности, в речи появилось слово «милейший», во взгляде — надменность, а в характере — та самая буржуазная червоточина, при проявлении которой окружающим хотелось сполнить Кукина из революционного левольверта.

И жениться отныне Кукин хотел только на столбовой дворянке. Именно на столбовой, а не на какой-то там «безродной», получившей потомственное дворянство от выслужившегося из крестьян дедушки-профессора. И в Питер он ездил регулярно для того, чтобы в стопятидесятый раз сфотографироваться у известного дворца Белосельских-Белозерских на Невском проспекте. И ординатуру ему пришлось оставить неоконченной после того, как он прилюдно обозвал заведующего кафедрой «плебеем ничтожным».

Водитель Витя Шустов, работавший на одной бригаде с Кукиным, говорил, что он полностью разделяет идею красного террора и жалеет лишь об одном — что этот террор не вывел «всю эту дворянскую гниль» (то есть и Кукина тоже) подчистую.

Фельдшер Асмолов, единственный, кто соглашался работать в паре с Кукиным, признавался, что давно бы ушел на другую бригаду, если бы не водка. Кукин презирал этот напиток плебеев, поэтому вся дареная на вызовах водка (а в девяностые годы прошлого века ее дарили на вызовах частенько) доставалась Асмолову. И если мзду давали грязными и рваными купюрами, она тоже доставалась Асмолову вся целиком — их благородие доктор Кукин брезговали грязными бумажками. Так что был смысл терпеть кукинские закидоны.

В обоих подстанционных туалетах красовались надписи «Князь — м. дак». Смывать их было бесполезно, поскольку они сразу же появлялись снова. Кукина надписи не задевали. Он любил, когда его называли Князем. Пускай и с добавлением слова «м…дак» или какого-то другого.

Жениться он так и не женился. Не нашел подходящей кандидатуры. Столбовые дворянки нынче в дефиците.

Со «скорой» Кукина выгнали после громкого скандала с одним вельможным пациентом…

Кукин пропал с концами. Никто с ним не дружил и сведений о нем не имел.

Пару лет назад я увидел его в жиденькой толпе ярославских коммунистов, отмечавших день рождения Ильича. Присмотрелся — он, точно он. Подходить не стал, только понаблюдал издалека и послушал горячую пролетарскую речь, которую произнес потомок князей Белосельских-Белозерских.

Такие вот метаморфозы, почти как у Софьи Перовской.

Доктор Грушин с большим трудом устроился работать на частную скорую помощь. В сравнении с обычной «скорой» там был рай земной — зарплата в четыре раза выше (дело было в конце девяностых), нагрузка небольшая, машины новые, оборудование в полном комплекте, бомжей возить не приходится… И другие преимущества имелись. Пациенты, правда, гоношистые, но за такие деньги можно и потерпеть.

Однажды Грушина отправили в Питер. Он повез туда даму с переломом ноги. Дама гостила в Москве у своей подруги, известной журналистки (ныне покойной) и неудачно упала на лестнице. Бывает.

Журналистка сопровождала свою подругу. До Питера доехали нормально. А там начались проблемы. После того, как пациентка со всем надлежащим почтением была загружена в квартиру, Журналистка заявила Грушину, что он должен отвезти ее обратно в Москву. Все равно же возвращаться придется.

Грушин попытался было объяснить, что у него новый наряд — доставка питерской бабульки в клинику Института гематологии в Москве. И вообще, «скорая» это вам не такси. Но журналистка нагло уселась в машину и начала орать в стиле: «А ну вези падла! Ты чо, не понял с кем дело имеешь?!». И это еще были не самые энергичные выражения. Когда Грушин об этом мне рассказывал, я ушам своим не верил, потому что в телевизоре эта Журналистка выглядела культурнейшей из культурных. Ну прямо честь и совесть нации, гордость эпохи.

Отчаявшись решить дело миром, Грушин позвонил начальству. Журналистка, в свою очередь, тоже кому-то названивала, не выходя из салона — поднимала волну.

Грушинское начальство взяло тайм-аут, а через час отменило наряд (за бабулькой в Питер ушла другая машина) и разрешило Грушину везти Журналистку в Москву.

Ехали весело, под непрекращающиеся комментарии Журналистки в стиле: «Ну что — поняли кто я такая? Нехрена было брыкаться!». Грушинский фельдшер Миша, человек добрый, спокойный и глубоко верующий, после признался, что у него в прямом смысле чесались руки — хотелось придушить наглую бабу. Грушин стоически молчал. Водитель пыхтел и тоже молчал. Водителю было легче, чем другим членам бригады — он мог отвлечься на управление транспортным средством.