Пер Энквист - Библиотека капитана Немо [Роман]

Что мне надо свести воедино, спросил я. Это ты поймешь, сказала она. Человеку дают под дых, но на свете нет ничего непоправимого. Я вернулась, чтобы сказать тебе это. Но чтó мне надо свести воедино, повторил я.

У нее были черные раскосые глаза и красивая шубка. И она вернулась. Прошло много лет, прежде чем я понял, чтó она мне ответила. Так уж бывает с теми, кто воскресает. Требуется много времени, чтобы понять, чтó они говорят и почему вернулись.

И она рассказала, как оно было. А я ничего не понял. И тогда она снова свернулась клубочком на сгибе моего локтя, выставив нос наружу.

И сколько бы я ни искал в библиотеке капитана Немо, я никогда, никогда не найду того, что открыло бы мне, чтó же воскресшая Ээва-Лиса рассказала мне в ту ночь. Этого записать нельзя, как я понял. Можно только свести воедино.

Они обнаружили меня 21 августа 1945 года.

Думаю, заметили разок капитана Немо, который тайком добывал мне провиант, и смекнули. За мной пришли трое мужчин, и что тут особо скажешь. Я почти не сопротивлялся, только сказал, что хочу забрать с собой мелассу и провиант, и младенчика тоже, а кошечку можно оставить.

Тогда они надели на меня теплый свитер, собрали провиант, наверно, пришли в замешательство, увидев младенчика, но все-таки завернули его в газету, это снова была «Норран», и прихватили с собой.

После чего мы покинули пещеру мертвых кошек.

Доски с лосиной башни остались.

Ээва-Лиса выскользнула наружу, когда они появились у входа в пещеру. Они не пытались ее поймать, а я промолчал. Она скрылась в лесу, сначала вернулась, как обещала, а теперь исчезла в лесу моего детства.

Я знаю, что лиса — зверь опасный и ей придется нелегко, но я знаю, что она справится.

Они привели меня в зеленый дом, прежде чем отправить в заведение.

Мама встретила нас в дверях и взяла меня за правую руку, и глаза у нее опять были пригожие. Взяла меня за руку и повела в спальню, где уложила на кровать. Вот тут и поспи немножко, сказала она. После того как они ушли, она встала у окна, и хотя старалась сдержаться, но я услышал, что она плачет.

Тогда я поднялся и взял ее за руку. Так мы стояли какое-то время и глядели на долину: поверх рябины, зарослей шиповника и родника с лягушками. Я крепко держал ее за руку, чтобы она не печалилась. И она не отняла руку, и так мы и стояли, потом она отвела меня к кровати, присела на краешек и смотрела на меня, пока мы ждали, когда я засну.

Я ничего не говорил, она тоже. Но нам больше не надо было ничего говорить, потому что мы все уже сказали в тот раз, когда она навестила меня в пещере. Я простил ее за давний случай с кошкой, а она простила меня за то, что я не сжалился над ней, и мы все поняли.

И было так, как должно было быть.

Если бы врага не существовало, его надо было бы создать.

Я молчал четыре года и два месяца, пока меня наблюдали, и пытался свести воедино. Не то чтобы мне нечего было им сказать, как они считали. Но я размышлял.

Потом я выздоровел, по их словам. Но хоть они и думали, будто я болен, что неверно, я и не выздоровел, потому что не сумел свести воедино.

Опись спасенных вещей в блокноте дала мне возможность понять, с чего надо начинать. Я нашел ее, после всех этих лет, в библиотеке капитана Немо.

Скоро я закончу обследовать библиотеку.

Не всю, этого мне не успеть. Но я свел все воедино и пытался додумать до конца.

Мне это не под силу, я знаю. Но иногда я мечтаю, поскольку прошло так много лет с того времени, когда все это случилось, втайне, с радостью мечтаю, чтобы это было бы и в самом деле возможно: не только попытаться свести все воедино, пытаться-то я пытаюсь, это точно, но чтобы мне это удалось. И в конце концов получить возможность написать: вот как все было, вот так обстояло дело, вот и вся история.

Проснулся в 3.45, сон о пещере мертвых кошек до сих пор перед глазами. Провел невольно пальцем по лицу, по коже щеки.

Был совсем рядом с ответом.

Встал.

Там над водой висел странный утренний туман, мрак рассеялся, оставив парящее серое покрывало, не белое, а как бы с отблеском темноты; оно висело в нескольких метрах над поверхностью воды — блестящей и совершенно неподвижной, как ртуть. Птицы спали, ввинтившись в самих себя и в свои сны. А верно ли, что птицы видят сны? Туман висел так низко, что открывал взору лишь воду и птиц, только черную неподвижную поверхность воды, беспредельное море. Я мог вообразить, что нахожусь на краю земли и впереди — ничего.