Глеб Шульпяков - Красная планета

Лугано – Милан

Серые крыши сменила охра черепицы, на желтых стенах появились зеленые жалюзи. Линия гор сгладилась, впадины между ними заполнились зеленой водой, на поверхности которой и дома, и горы, и отражения как будто всплыли. Исцарапанная мелкими, как на старой фотографии, штрихами мачт, вода переснимала физиономии облаков. Вдоль воды кромсали дымчатый, словно накрытый папиросной бумагой, пейзаж – черные кипарисы. Пассажиры-итальянцы, заполнившие вагон, по-домашнему громко переговаривались, а их дети свободно бегали по проходу. Вечернее солнце покрывало спинки сидений рыжей рябью. Горы, привалившиеся к озеру медвежьими, в зеленой шерсти, спинами, напоминали картины итальянского Возрождения. Это была Италия.

Милан , Milano Centrale

Он сошел с поезда, но все вокруг продолжало движение. Дрожали гранитные колонны, качались тумбы светильников и киоски фастфуда, куда-то ехал даже стеклянный купол и магазин мобильной связи, где Саша купил новую телефонную карту и написал домой. Потом он переслал новый номер Фришу. Салфетка, которой он вытер лицо, была еще с немецкой заправки.

Рим , Termini

…сложив руки на тубусе и поддакивая в зеркало водителю, который говорил, показывая то на собственное горло, то в сторону, где не было ничего, кроме древней базилики. “Via dei Pettinari” – повторил Саша и нащупал связку с ключами. “Колоннады, черные шапки пиний… Их вечному празднику… Приветствую…” Его путешествие подошло к концу. Сквозь пелену сна Саша расплатился, вошел во двор и втащил по лестнице чемодан и тубус. Щелкнула замками знакомая зеленая дверь. Он включил свет, кондиционер, холодильник. Сходил в душ, вернулся в комнату и упал на кровать. Он обхватил подушку и сразу куда-то сквозь сон поехал. В новом путешествии Саша доставал билет из тубуса и протягивал продавцу кофе, а взамен получал до краев наполненный франками стаканчик; эти франки пограничник щелкал как семечки, приговаривая: “Смотри на арлекинов! Смотри на арлекинов!” Саша не слушал, он наполнял белую сумочку Лены кипятком из бойлера. Девушка стучала в дверь купе, откуда доносился смех, и теперь Саша был одновременно снаружи и внутри купе, где шла игра в шашки. “Увидим Неаполь, пройдемся по Риму, – говорил Фриш, – приласкаем молодую венецианку. А, Николай Николаевич?” Съеденные шашки он просовывал в рот через дырку в щеке. “Главное – система, – соглашался лысоватый бородач-карлик, которым был “дядя Игорь”. – Если стать из мрамора, можно выиграть сколько угодно – вот мое наблюдение, ангел мой”. Но кто был этот ангел? Этот Николай Николаевич? “Ведь и сам я засыпаю, погружаюсь, сплю”.

Спинка кровати с латунными набалдашниками. Радиоприемник “Рекорд”. На столе полная окурков пепельница. Сквозь белые занавески светит голое майское солнце. Свет падает на бревенчатую стену и восточный ковер. Птицы или геометрические фигуры? Минут двадцать можно просто рассматривать узор. Д. делает это каждое утро. Когда он спускает ноги с кровати, он слышит голос. Включай! Пошла? (Голос соседки). Нет, у Д. насоса нет, и огорода тоже, он только мечтает распахать землю. Хотя зачем – картошку, что ль, сажать? Не проще ли купить ее в деревне (он раздвигает занавески). В клоках прошлогодней травы – поле. Моё, между прочим. За садом баня, за баней пруд, за прудом… Но никакого сада нет, и пруда тоже. Мечтать в деревне о садах можно годами. Лучше посмотреть на свое жилище глазами Лауры, которую Д. ждет к вечеру в гости. Кстати, в срок ли девица выпросталась и какова диспозиция? Хорошо, если хорошо. Не все ли, обратно, равно? Доедет. Вечер они проведут в деревне, а завтра утром отправятся на театральный Форум в Осташков. Приезжайте, это как раз в околотке. Отчего бы нет, ужель та самая деревня (ответила она). Сверчок рассказывал, приеду.

Начнем со звонка. Да, это я. Лаура? Не думал, что так быстро позвоните. Ах, кладбище… Да, грустно. Все ж целая эпоха. А впрочем, Фима прожил жизнь счастливца, он жил в театре, он был театром… Нет, нимало… Поставить что? Прекрасный выбор… Где откопали вы старьё это. Старьё, говорю! Нет, как я могу. Конечно, согласен. Ах, уже заканчиваете? Отделка… прорисовка деталей… Однако темпы! Нет, я как раз этого не люблю. Репетиций не люблю, говорю! Полностью доверяю режиссеру (связь прерывается, он ее не слышит). Ладно, остальное можно досказать мысленно. Допустим, он написал эту пьеску от привычки. По инерции. Нет? Тогда из жажды власти. Оживить, заставить персонажей поболтать, побегать. А потом затолкать в коробку: как оловянных солдатиков. Сперва ведь как? Пьесу надо целиком увидеть. Охватить, так сказать, внутренним взором. Подъезд, этаж, две двери на площадке. За одной дверью живут знаменитый писатель и его семья, а за другой скрывается бомбист-народоволец. Пророк и его тень или совпадение, подтвержденное домовой книгой. Но если литература переигрывает жизнь, то охранка переигрывает всех. В ту роковую ночь бомбист будет задержан. Обыск, вещи на полу, хозяйка теребит передник. Но полиция ничего не находит, улик нет. Бомбист чист и взирает предерзостно. Квартальный в ярости (брякая саблей): Поднять соседей! Нельзя? Это еще почему? Да потому что писатель, почему. И преизвестный. И ужасно болен. У подъезда второй день гробовых дел мастера толкутся (зимняя улица, переход на сцену с гробовщиками). На какой, на какой – да на этой самой почве. На русской. Два удара, кровь горлом. Ждем с часу на час (переход на сцену с врачом). Защелкивая сак – громким шепотом: покой и сон, и никаких волнений. Поймите, голубчик Анна Григорьевна – третьего удара ему не пережить.