Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

– Да ведь ты если б шел! Ты опять грабить начнешь.

– Куда? Нам теперь хватит на пять лет сытой жизни, даже останется. Солить его, что ли, добро-то?

– Ну, а струги? – спросил младший Прозоровский.

– Как порешили: девять морских берите от нас, нам – струги полегче, а взамен морских – дайте нам лодки.

– А ясырь? Сколько у вас их?

– Ясырь – нет. Мы за ясырь головы клали. Надо – пускай шах выкуп дает. Не обедняет. Понизовские, какие с нами ходили… мы их не неволим: хочут, пусть идут, куда знают. За вины наши пошлем к великому государю станицу – челом бить. Вот Ларька с Мишкой поедут. А теперь – не обессудь, боярин: мы пошли гулять. Я с утра не давал казакам, теперь самая пора: глотки повысыхали, окатить надо. Пушки свезем, струги приведем, князька этого – тоже берите. Его привезут вам. Даром берите, ну его к черту: пока дождесся выкупа за его, он с тоски околеет.

– А сестра его? С ним же и сестра его?..

– Сестры его… нету, – не дослушав воеводу, сказал Степан. – Ушла.

– Как ушла? – опешил воевода. – Куда ушла?

– Не знаю. Далеко. – Степан поднялся и вышел из палаты, не оглянувшись. Дальше он стал бы бестолково злиться, и было бы хуже. Только и оставалось – уйти.

Астраханцы удивились, ничего не поняли.

– Как так? Что он?..

– Где девка-то? – спросил Прозоровский у есаулов.

Есаулы пожали плечами: они тоже не знали, куда она ушла.

– Отдавать не хочет, – понял дьяк. – Сколько вас в Москву поедет? Двое, что ли?

– Шестером, – ответил Иван Черноярец. – Ну, мы тоже пошли. Правда, головы лопаются… Вчерась потанцевали маленько, игры всякие… а похмелиться утром батька не дал. Зарублю, говорит, кто пьяный на глаза воеводам покажется! А голова… Говорю вот, а там все отдает. Не обессудьте нас. Рады бы ишо с вами поговорить, да… какие мы теперь говоруны! Ишо повидаемся!

Есаулы вышли.

Власти остались сидеть. Долго молчали.

– Тц… – вздохнул старший Прозоровский. – Нехорошо у меня на совести, неладно. Ушел, сукин сын, из рук ушел, как налим. Ох, спросют нас, спросют: «А чего вы-то сделали?» А ничего: как он пришел с моря, так и ушел. Отдал, что себе в тягость, – и ушел. Всей и строгости нашей, что молебен отказались служить. Ведь вот как дело-то повернулось.

– Хитер, вор… – вздохнул Иван Красулин. В кармане у Ивана покоился – тянул книзу – тяжелый мешочек: тайный дар Степана.

– Не та беда, что хитер, беда наша, что – умен. Хитрых-то у нас у самих много, умных мало. Чует мое сердце, спомним мы ишо этот разговор, спомним… Это вам не Ивашка Кондырев. Не Ермак даже. Этот – похлеще будет, побашковитей.

– Ну уж, Иван Семеныч… отыскал умницу! – воскликнул князь Семен. – Прямо уж – головой в омут: перемог разбойник умом! Чего уж так?

– Да ведь оружным опять уходит! «Чего так…» Так!

– Ну и уходи он! Они сроду оружные ходют, как теперь? Не нами заведено, не нам отменять. У нас царева грамота на руках – при чем тут его башковитость?

– Знамо, не без головы, – вздохнул стрелецкий начальник, – я согласный с тобой, Иван Семеныч. Но то и худо-то, что не дурак. Не дурак, да и не сотню, не две ведет за собой, а тыщу с лишком – тут и нам тоже не оплошать бы, помоги, господи. Увел бы он их поскорей отсудова – вся забота теперь: лишь бы миновать беду.

– Да ведь и я-то про то! – рассердился старший Прозоровский. – Только забота-то моя дальше вашей смотрит: не было бы у его завтра – пять, а то и поболе тыщ-то. Вот заботушка-то! Ведь он оружный, да при таком богатстве…

– Укажи тада, чего делать? – тоже недобро спросил князь Львов.

– А вот и не знаю. Знал бы – указал. То-то и оно, что не знаю. Все верно, указ довели… А душа болит. Вещует. Неладно поступили, неладно. Разумом – вроде так, а совесть не чиста, хоть ты убей меня.

– Выше царя не станешь, Иван. Указ довели – чего же?.. Все. Ну ладно, – стал размышлять Львов, – захотели мы поотнять у них все: оружье, припас, добро… А кто отнимать-то станет? Стрельцы? Да они вон вместе с имя гуляют, стрельцы-то, вино ихное пьют наши стрельцы… А и найдется сколько-то надежных, так посадские не дадут. Не видишь, что ли, что делается? Не тут, не с нами, он башковитый, а вон где, в городе: он уж все разузнал там, оттого и смелый такой. Нету у нас силы – унять его, нету. А он… что же, он, знамо, не дурак: понял это. Да тут и ума большого не надо, чтобы это понять.

– Оно – так, – согласился Прозоровский. – Так-то оно так…

Утром другого дня Разин торговал у ногайских татар коней. В торге принимало участие чуть не все войско разинское. Гвалт стоял невообразимый. Это тоже был праздник, такой же дорогой и желанный.