Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

– Сейчас… помогу вот мужичкам… – сказал тот.

Иван тоже решил остаться помочь.

Пашка и Гринька ушли в деревню – торопились, чтобы успеть в магазин.

Скоро выкатили все бревна на берег; тогда только Николай пошел с Иваном смотреть место.

– Место хорошее, – похвалил Николай. – Жить да радоваться. Что же ко мне никогда не зайдешь?

– Да все как-то…

– Пошли сейчас? Посмотрим и пойдем. Не сильно устал?

– Можно.

– Вот и хорошо.

Посмотрели место (Ивану очень понравилось), пошли к Николаю.

– Ну, а как сердечные делишки? – спросил Николай весело. – Двигаются?

– Стоят. Махнул я на это дело рукой, – слукавил Иван.

– Как же так?

– Да куда уж мне… Раз ей Ивлев нехорош, то уж мне…

– Зря, – с сожалением сказал Николай. Он, видно, горячо и всерьез принимал эту любовь. – Ивлев Ивлевым, а ты сам по себе. Что же рукой-то махать! Это, брат, легче всего.

– Они жили с ним здесь-то? – поинтересовался Иван.

– Нет, не вышло у них здесь. А жил он с ней давно и мало, после него она еще раз замужем была…

Иван качнул головой, Николай заметил:

– А ты на это не обращай внимания, я тебе серьезно говорю. Она замечательная женщина. Ей только помочь надо…

– Да в чем помочь-то?

– А черт ее знает. Можете детей ей надо… Черт ее знает.

– А Ивлев, значит, отвальную получил?

– Получил, да. Приехал, думал жить с ней, а она не захотела.

– Он давно приехал?

– С год, наверно. Работал сперва начальником милиции у нас, а потом его секретарем выбрали – тут Родионов постарался.

– Так и не захотела жить?

– Так и не захотела.

– Непонятная баба!

– Да ну!… Непонятная. Все они непонятные – до поры до времени.

Ивлев вернулся из края через неделю. С ним вместе приехал представитель крайкома партии – толстый, добродушный на вид мужчина лет сорока пяти, Лукин Семен Спиридонович.

Лукин вошел в кабинет Родионова, как в родную хату.

– Здорово, старина! Что же это ты?… А?…

– Здорово, Семен Спиридонович.

Лукин весь светился приветливой улыбкой.

– Что же это у тебя?…

– Что? – Родионов тоже улыбнулся.

Ивлев, неузнаваемо похудевший за эту неделю, стоял в дверях кабинета и мрачно смотрел в затылок крайкомовцу.

– Говорят, зашиваешься?

– Кто говорит?

– Протоколы. Ха-ха-ха… Садись. Помощник силен у тебя!… – Лукин обернулся к Ивлеву; тот по-прежнему смотрел мрачно. – О!… Ну хватит, молодой человек, хватит. Мир.

– Вы в курсе дела? – спросил Родионов серьезно.

– В курсе, в курсе. О делах пока не будем. Я бы, например, помылся где-нибудь… А? К тебе, что ли, пойдем, Родионов?

– Можно.

– Баньку бы сейчас, если можно. А?

– Можно, конечно.

– Це дило! Пойдемте попаримся, молодой человек. Весь крайком на ноги поднял твой второй секретарь. Как вихрь налетел, как ураган! Ха-ха-ха-ха…

– Мне, между прочим, не смешно, – сказал Ивлев.

– А мне смешно. Пойдемте в баню! Давай докладывай о поездке и… жду вас, – Лукин подхватил чемоданчик и вышел из кабинета.

– Ну? – спросил Родионов.

Ивлев сел на диван.

– Нас объявили консерваторами. Этот шкаф приехал наводить порядки.

– У первого был?

– Он в Москве.

– Так… – Родионов зябко поежился. – Это хуже. Он хочет провести собрание в Верх-Катунске, насколько я понимаю?

– Да.

– Пусть проводит. Не кручинься.

– Я его ненавижу, – признался Ивлев, глядя на первого секретаря с некоторой тревогой.

– Телеграмму почему не дал?

– Ждал первого, оттягивал, сколько мог, отъезд…

– Решение бюро пока подождем посылать. Посмотрим… Еще неизвестно, кому будет весело. Не вешай голову.

…Собрание в Верх-Катунском колхозе длилось часов пять. Иван успел выспаться в машине, почитал книжку, опять задремал… Проснулся от звука приближающихся шагов. Уже было темно.

Первым к машине подошел Лукин, рванул переднюю дверцу, рухнул на сиденье. Родионов и Ивлев уселись сзади.

– Домой? – спросил Иван.

– Домой, – сказал Родионов.

– Вы заранее настроили колхозников, – деловым тоном, как вывод, заключил Лукин. – Сыграли на слабых струнах людей… Я тебя не понимаю, Родионов: то, что простительно твоему второму секретарю…

– У меня есть фамилия, – резко сказал Ивлев. – И я не второй секретарь Родионова, а секретарь райкома партии.

– То, что простительно второму секретарю, то непростительно тебе.

– Я прощения ни у кого не прошу, – спокойно сказал Родионов. – И второе: не советую так легко швыряться словами насчет того, что мы заранее настраивали колхозников. Это надо доказать.