Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

Расторгуев бросил колун, вытер рукавом рубахи вспотевший лоб.

– Семь восемьсот. Это вообще-то называется грабеж средь бела дня. Я еще таких заказчиков…

– Семь шестьсот…

– Тьфу!… – Расторгуев, обессилевший, сел на дровосеку. – Черт с тобой: семь семьсот – и пойдем магарыч пить.

– Все, – сказал Иван. – Согласны. Вы тут до второго потопа будете торговаться. Семь семьсот.

– Магарыч с тебя! – Пашка показал пальцем на Расторгуева. – Я первый сказал.

Иван захохотал; даже Расторгуев усмехнулся и покачал головой.

– Ты, парень, не пропадешь.

Выпили самогона, разомлели…

– Переночуем? – предложил Иван.

– Давай.

– Могу вас с собой взять переметы ставить. Потом получим сплаваем.

– Никогда не видел? – спросил Пашка брата.

– Что?

– Как лучат?

– Нет.

– Поплывем.

Переметы Расторгуев раскинул на той стороне, против деревни. А лучить завелись далеко вверх.

Причалили к берегу. Расторгуев закурил и стал налаживаться. На носу долбленной лодки укрепил «козу» – приспособление, напоминающее длинную тонкую руку с растопыренными пальцами. В «козу» – меж «пальцев» – аккуратно наложил смолья, подточил подпилком острогу, выплюнул в воду окурок, сел, закурил новую.

– Подождем – пусть стемнеет получше.

Тишина навалилась на реку и на ее берега. Ни собака не взлает, ни телега не скрипнет, никто нигде не кашлянет, не засмеется… Тишина. Гнетущая, сосущая душу тишина. Только шипит в камнях вода.

– Как вы тут живете! – негромко воскликнул Пашка. – С ума же сойти можно.

– Почему это? – не понял Расторгуев.

– Дико. Тишина, как в гробу…

– Привычка. Я сейчас в шумном месте неделю не вынесу – голова начинает болеть.

– А молодые-то есть в деревне? Девки, ребята…

– Молодые уходют. Есть четыре молодых мужика, так им уж теперь трогаться никуда нельзя – семейные.

– Ну и жизнь!…

– Поплыли с богом. Ты на корму садись, – распорядился Расторгуев, подавая Пашке кормовое весло, – а ты, – к Ивану, – посередке, на досточку вот. И не шуметь. Ты будешь… Как тебя зовут-то?

– Павел Ефимыч.

– Вот… Ты, значит, будешь держать ближе к берегу, старайся, чтоб лодку не отуряло.

– Знаю.

– Вот.

Расторгуев поджег смолье, взял острогу, стал в носу. Замер.

Тихонько заскользили по воде. Смолье быстро разгорелось, ночь придвинулась плотнее, стало еще тише.

– Вот туда смотри, – шепнул Пашка брату и показал рукой на воду сбоку от огня.

Иван стал смотреть туда.

Расторгуев стоял на носу, как древний варвар: отблески света играли на его бородатом лице, на голой волосатой груди… Он казался сзади огромным. Косматая голова усиливала это впечатление.

Вдруг Иван увидел, как из тьмы, из-под лодки, в круг света выплыли две прямые темные стрелки. И замерли. Расторгуев стал медленно поднимать острогу. Пашка толкнул ногой Ивана. Иван, боясь пошевелиться, смотрел на темные стрелки, ждал.

Расторгуев мучительно долго поднимал острогу… Потом он резко качнулся вперед, вода коротко всхлипнула… Одна стрелка мгновенно исчезла, вторая забилась на остроге. Расторгуев присел, выхватил рыбину из воды и стряхнул в лодку. Рыбина начала подпрыгивать вровень с бортами.

– Ломай ей лен! – заорал Пашка.

– Какой лен? – Иван пытался поймать рыбину и никак не мог: она была скользкая от крови.

Пашка бросил весло, упал на рыбину, схватил ее и сломал хребет около головы – лен. Рыбина перестала биться.

– Теперь опять тихо, – велел Расторгуев.

Опять ровно заскользили вниз по реке. И почти сразу в круг света выплыла длинная узкая стрела… Блеснула на развороте серебряным боком и замерла. Только чуть заметно шевелились прозрачные плавники – рыбина подвигалась вниз по течению вместе со светом.

«Ну, не дура ли!», – изумился Иван.

Опять Расторгуев стал медленно поднимать острогу… Опять качнулся; всхлипнула вода, взбурлило в глубине, и острогу повело в сторону. Расторгуев присел, рванул острогу вверх… Рыбина трепыхнулась в воздухе, шлепнулась в воду и исчезла. Пашка застонал на корме, а Расторгуев тихонько эаматерился. Иван так вцепился в борт, что пальцы заныли.

– На полпуда, не меньше, – сказал Пашка.

– Тихо! – скомандовал Расторгуев.

…Пока доплыли до деревни, закололи еще две хорошие рыбины – килограммов на восемь в общей сложности.

– Ничего, – сказал Расторгуев. – Завтра уха будет на похлебку!

Он ушел домой, а братья задержались на берегу у лодки. Закурили.

– Весь день я про этот дом думаю, Паша, – признался Иван. – Охота пожить как следует.