Жан-Мишель Генассия - О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий [litres]

Мы дошли до площади Вогезов, в каждом бистро работал телевизор, и мы могли следить за ходом матча по мере нашего продвижения. Несмотря на экраны, особой атмосферы не чувствовалось, хозяева не умели ее создать, зрители просто скучали вместе. Каролина замерзла и решила выпить капучино, чтобы согреться, но она не выносила вида этих экранов. В конце концов мы нашли забегаловку без телевизора. Каролина задавала кучу вопросов о том, чем я занимаюсь, у нее была знакомая, которая только начинала карьеру с песнями, близкими к блюзу, она хотела создать свой репертуар и искала композиторшу, которая могла бы положить ее тексты на музыку.

– Я могу прочитать ноты, и все, консерватория мне не обломилась, мать не захотела, я не пишу никакой музыки, я всего лишь приставка к пианино и не строю особых иллюзий, играю эстрадную музыку в этом ресторанчике, ничего больше.

– Тебе следует подумать, можно же попробовать, ты ничем не рискуешь. У тебя ведь хорошие отношения с хозяйкой? Похоже, у нее там все по струнке ходят.

– Стелла? Пока ты не просишь прибавки, она к тебе не лезет. И потом, я на особом положении, она моя вторая мама, подруга моей матери.

– Они живут вместе? Давно?

– Испокон веков или вроде того. Я почти не помню, что было до нее. А ты чем занимаешься?

– Работаю на сайт туроператоров. Пахать приходится много, но я не жалуюсь. Зайдем в одно местечко?

Идти пришлось недалеко. Каролина знала дорогу. На одной из улочек в Марэ [47] Марэ – фешенебельный район в центре Парижа. несколько женщин курили на тротуаре; мы остановились под раскачивающейся лампочкой, освещавшей дверь, которую охраняла дама-цербер, со своей статью центрального защитника она могла бы сойти за младшую сестренку Сталлоне. Она расцеловалась с Каролиной, та представила меня:

– Привет, Виржини, это Поль, моя подруга.

Сестренка Сильвестра внимательно меня оглядела, ее пронзительный взгляд скользнул по лицу, ощупал дафлкот, лаковые мокасины, и в результате я получил приветливую улыбку:

– Привет, Поль, добро пожаловать в «Динго».

Она крепко пожала мне руку и открыла дверь. Мы спустились на несколько ступенек и оказались в старинном театре со сценой-коробкой; дверь позади нас захлопнулась. «Динго»! Я много раз о нем слышал. Это был ТОТ САМЫЙ лесбийский клуб Парижа. Туда еще надо было умудриться попасть. Множество дам были отвергнуты, потому что не понравились дракону, стерегущему вход. Говорили, что туда ни разу не смог проникнуть ни один мужчина, потому что Камилла, хозяйка заведения, предъявляла особые требования к чистоте своих владений и всячески избегала заражения тестостероном. Виржини обладала сверхразвитым шестым чувством физиономиста и разоблачила значительное количество хитрецов, которые намеревались просочиться в святая святых. А неосмотрительным, которые смели настаивать или решили не брать ее в расчет, она, как меня уверяли, просто раздавила яйца железной ручищей.

Для тех (вне зависимости от пола), чья нога никогда не ступала в «Динго», я должен внести существенное уточнение: речь идет о ночном заведении, оформленном довольно оригинально, с подвешенными театральными декорациями, фальшивыми римскими колоннами, задниками, позаимствованными в оперетте, обманками, костюмами на манекенах и старинными афишами с забытыми звездами пятидесятых-шестидесятых годов. Все помещение, погруженное в полутьму, подсвечивалось желтыми, красными или зелеными диммерами, которые отбрасывали странные увеличенные тени, в зеркалах отражались споты и цветные лазеры; огромные кимвалы возвышались в глубине сцены, где был устроен бар с рядами многоцветных бутылок, другой, менее внушительный, располагался на балконе. Оглушительная хаус-музыка исключала любое общение, разве что при помощи ономатопеи, то есть подхватывая звуки окружающей среды, – музыка банальная, двухтактная и однообразная, с грохочущими синтезаторами, под которую толпа танцующих дергалась во все стороны.

Никогда еще я не видел такого количества девиц, собравшихся в одном месте, кроме как на 8 марта во время демонстрации Конфедерации труда в День прав женщины. Но тут женщины наконец получили свободу. Каролина многих знала, с одними здоровалась, других целовала, знакомила со мной. Мы выпили по водке с апельсиновым соком, потом по второй, потом взяли какую-то фирменную бледно-зеленую штуку с экзотическим названием, весьма двусмысленным, официантка, которая приготовила этот коктейль, глянула на меня хмуро. Мы танцевали в гуще буйной толпы, обстановка была с сумасшедшинкой, все наслаждались жизнью, действительно. Мы с Каролиной дурачились, передразнивали классические хореографические штучки, теряли друг друга из виду, находили, опять теряли.