Леонид Иванов - Леший

Ну, Иван Михайлович мужик добрый, не скандальный. Не кинулся с разбегу в перепалку, поздоровался, про дрова спросил, кто наготовил. А Марья сама понять ничего не может, ходит вокруг кучи, хлопочет. Смотрит Иван Михайлович, следы на снегу явно не Марьины. Валенки чуть не в два раза больше размером отпечатались, да еще и аккуратно подшитые простеганными дратвой стельками. Тут не пацаны порезвились.

Кроме Лешего ни у кого таких аккуратно простеганных валенок нету. Это ему, старому озорнику, ночами не спится, молодость вспомнил.

— Увижу, пусть обратно таскает, шутник грёбаный, — рассердился было председатель. — Хотя ладно, Марья Ивановна, топи на здоровье. Я себе других наготовлю. Завтра же, пока снегу немного, с Фёдором навалим и домой привезём.

Хоронили Анну в начале лета, когда всё вокруг было в обильном цвету.

Ушла она быстро и тихо. После рождения шестого ребёнка растаяла, как мартовская сосулька на солнечной стороне крыши. За первые три месяца после родов исхудала, как-то враз лишившись былых округлостей, иссохлась, но в район к врачам ехать отказывалась, объясняя своё состояние тем, что грудничок очень уж до еды жадный — все соки из нее высасывает. Да и как ехать, на кого детишек оставить?

Когда Олёха всё же чуть не силой увёз ее в районную больницу, доктора сделали рентген, повертели на кушетке, наглаживая округлой рукояткой, присоединённой проводами к какому-то прибору с экраном, на котором дали Олёхе посмотреть, как что-то там у его жены внутри пульсирует и дёргается, и потом только руками развели:

— Говорили ей, что нельзя больше рожать. Не послушалась.

И начали скороговоркой сыпать всякими непонятными для нормального человека словами, а когда Олёха попросил объяснить их значение по-русски, все заумные речи свелись к одному слову: «Рак». И был он в той стадии, когда врачи помочь бессильны, когда уже бесполезны облучения и операции, когда спасти человека нельзя, но можно лишь продлить на непродолжительное время его мучения.

Прожила Анна после этого всего три месяца, покорно собираясь на тот свет и торопясь отдать своим детям, старшая из которых ходила в пятый класс, остатки своей нерастраченной материнской любви. А мужу, незадолго до смерти, когда еще была в сознании, присоветовала жениться, найти хорошую добрую мать для их ребятишек.

Когда гроб выносили из дома, Олёха взял ружьё и набитый в два ряда патронташ, встал у калитки и начал дуплетами палить в небо. Когда кончились патроны с бекасинкой, он стал заряжать двойку, потом стрелял единицей, картечью, а напоследок жахнул двумя жаканами, что были заряжены на случай нежелательной встречи с медведем или, если повезёт, для охоты на лося перед началом сенокоса. Олёха палил и палил в небо, будто пытаясь достать легкокрылых ангелов, проглядевших его Аннушку. При каждом выстреле бабы испуганно приседали, а две набожные старушки крестились, просили господа простить грешного, что осмелился он стрелять в чисто небо и высоко проплывающие над деревней перистые облака, на которых, наверное, и сидели ни в чём не повинные ангелы.

Бабы ребятишек жалели, жалели и Олёху, помогали, кто чем мог по хозяйству, да только ведь у каждой своя семья, свои заботы. А тут — то сенокос, то заготовки на зиму грибов да ягод, а у Олёхи — самый сезон путины. Троих младших у него сразу после смерти жены в детский дом определили, а старших не отдал. Да и за теми обещал зимой вернуться и домой забрать. Но и с тремя делов хватало. И понял мужик, что придётся-таки следовать совету жены и приводить в дом другую.

Только сделать это не просто. Баб одиноких на Кьянде немало. Мужики из жизни уходили молодыми, оставляя своих жён вдовами ещё в самом соку. Да только кто же согласится пойти на этакую ораву, когда и свои ещё не выращены?

Молодые и старые вечерами обсуждали с соседками и со своими мужьями, кого бы присоветовать, и сходились на одном, что лучше Маринки Олёхе не найти. Старая дева. Хотя какая там еще старая, когда сорока нет? Замужем не была, горькой бабьей доли не хлебнула. Вот только живёт с маменькой, которая всю домашнюю работу сама справляет, так что доченька как сыр в масле катается, а потому избалована. Но Олёха мужик работящий, вон и без бабы сам с хозяйством справляется. И стирает, и готовит, и со скотиной обряжается, когда не в озере. Но в озере он был всё же больше, чем дома. Как раз хорошо шла крупная рыба, и мужики каждый день сдавали на приёмный пункт по сотне, а то и больше килограммов леща, судака, хотя попадалась и чёша, и сорога, и щука.