Артемий Леонтьев - Варшава, Элохим!

535 сделал очередной выстрел, и другая стена разлетелась на куски. Из проема вывалились несколько убитых и контуженных бойцов. Полугусеничные броневики Hanomag ехали по трупам своих солдат, сминая их в паштет и обстреливая непрерывной пулеметной линией окна. MG-42 калибра 7,92 мм и сидевшие в бронеавтомобилях эсэсовцы в мотоциклетных очках уверенно делали свою работу: рыхлые стены и балконные своды рассыпались от массированного огня, стрельба восставших начала заикаться. Однако несколько удачно брошенных Розой бутылок с горючей смесью подожгли один из броневиков, десант посыпался в стороны, словно загоревшиеся спички. На второй броневик полетели гранаты, и уже через пару минут двигатель взорвался. После того как отлетела одна из гусениц французского танка и по башне начала расползаться огненная лужа, бригадефюрер Штроп усмехнулся, шлепнул себя ладонью по голове, сел в BMW и уехал докладывать Гиммлеру о провале операции самодура фон Заммерна. Теперь карьерист Штроп не сомневался, что получит место оберфюрера.

Уже через два часа фон Заммерна действительно отстранили от руководства полицией и SS в Варшаве, на его место назначили Штропа, ставшего полноправным властелином. Генерал был по-настоящему счастлив: ветеран Великой войны, которую, к своему неудовольствию, закончил всего лишь фельдфебелем, Вторую мировую он застал уже лейтенантом и с 1939-го по 1943-й успел дослужиться до генерал-майора, однако, несмотря на быстрое продвижение в званиях, Юрген Штроп всегда занимал второстепенные роли и вплоть до сегодняшнего дня ни разу не принимал активного участия в боевых действиях: в 1941 году его, унтерштурмфюрера, на три месяца прикомандировали к арьергарду дивизии Totenkopf на берегу озера Ильмень, где его часть простояла все лето почти без дела, а осенью Штроп был переведен в запасной батальон Leibstandarte SS Adolf Hitler, где снова приходилось собирать пыль на пригретых местечках, затем в декабре того же года произошел перевод на Украину – там он инспектировал начавшееся строительство трассы D-4 от Львова до Донецка, которая по проекту тянулась через Ростов и Кубань в Закавказье для того, чтобы было удобнее вывозить с Востока завоеванные ресурсы и ценности; Штроп выполнял на той стройке функцию охраны от партизан и поставки бесплатной рабочей силы; и вот теперь сбывалась его мечта, – уставший от высокого звания, которое в действительности ничего не значило, он впервые получил по-настоящему важную должность, поэтому стоял сейчас подле стены гетто, будто Наполеон среди африканских песков и покоренных пирамид, с трудом сдерживая восторг.

К семи часам утра в гетто наступило затишье. Бойцы собирали оружие, боеприпасы и каски, остальные перекусывали и отдыхали, кто-то даже умудрился уснуть, поскольку долгое ожидание развязки слишком измотало организм. Эва Новак и Ян Гольдберг, уже забывший о своем непутевом выстреле, оказывали помощь раненым, бинтовали, давали морфий или спирт. Моше Рубин заиграл на гармошке, с которой никогда не расставался, – веселая мелодия ласкала слух и разносилась по кварталу. Отто Айзенштат уперся ногой в стену и смотрел поверх крыш, его первоначальный энтузиазм уже улетучился. Когда архитектор оглядел улицу после побоища, ему стало не по себе. Перед глазами стояли лица убитых им немцев, украинцев и латышей, особенно врезался в память один красивый офицер-блондин. Отто очень удивился, увидев, как после боя Марек ходил по улице и с наслаждением достреливал раненых из своего люгера: вид брата-скрипача в такой роли вдруг показался старшему Айзенштату отвратительным. Но тяжелее всего было при мысли, что он сам несколькими минутами ранее испытывал чувство радости от каждого убитого. Теперь же, наблюдая это упоение убийством со стороны, Отто хоть и понимал полнейшую, почти божественную обоснованность этого упоения, все же испытал чувство гадливости к себе и собственному брату Мареку, который сейчас напомнил ему эсэсовца, остановившего как-то у него на глазах колонну еврейских рабочих и расстрелявшего в них два магазина. На секунду Отто даже показалось, что на Мареке надеты высокие хромовые сапоги и серая униформа с рунами SS. Айзенштат тряхнул головой, ему стало нехорошо. Горячую винтовку он держал в руках с каким-то отчуждением и даже страхом, будто ядовитую змею или мертвого ребенка. Древко гладкого приклада и вороненый ствол поблескивали на солнце, а Отто пытался разобраться в своих смешавшихся, путанных чувствах.