Сергей Синякин - Горькая соль войны [сборник]

Зайцев, конечно, видел, как кто-то из бойцов боевого охранения пытался поймать на прицел лисицу. Он даже обложил его шепотом густой бранью, но предотвратить выстрел не было возможности. А вот помочь ему обнаружить немецкого снайпера этот выстрел мог. Если только немец не выдержит.

Немец не выдержал.

Он использовал бездымный порох и пламегаситель, но все равно в момент выстрела обнаружил себя. Кочки не шевелятся. Зайцев заранее разметил ориентиры и обозначил для себя подозрительные направления. Он прицелился быстро. Холмик, в который попала пуля, вздрогнул, на мгновение приподнялся, чтобы тут же неподвижно застыть на ноле. По полю уже кружила злая поземка в поисках живого человека, которого можно было укусить, но немецкий снайпер был уже мертв, в этом Зайцев был уверен, за годы войны он промахов не допускал.

Теперь следовало дождаться темноты, чтобы уйти незаметно. Он представил себе, как в землянке, где располагался командный пункт батальона, ему нальют горячего, крепкого чаю, сладкого от американского сахарина, в алюминиевую кружку плеснут спирта, и восхищенный комбат, хлопнув Василия по плечу, негромко скажет: «Спасибо, братишка, хорошее дело сделал, этот охотничек нам головы поднять не давал».

До сумерек оставалось еще около часа. В окопах боевого охранения майора Шафарова уложили па глинистое желтое дно, накрыли с головой ершащей на морозе плащ-палаткой. Лицо майора и в смерти сохраняло охотничий азарт. Правый глаз был прищурен — майор продолжал целиться в лису.

Лиса пришла в себя. Бок жгло, словно он был искусан соперницей. Не хотелось двигаться. Хотелось лежать под этим серым, прокисшим небом, жалобно и пронзительно потявкивая в пустоту. Но долг заставил хищницу собраться. К поре ее ждали. Теперь она ползла напрямую, падая в воронки, натыкаясь на стылые лица ненавистных и страшных людей. Только там, где земля пахла металлом, лисица сворачивала, хотя сил у нее почти не оставалось. Добравшись до оврага, она покатилась вниз, юркнула в потайной лаз и, повизгивая от боли, доползла до логова, где поскуливали во сне щенки.

Щенки проснулись и азартно принялись тыкаться в раненый бок в поисках сосков. Щенки хотели есть. Слипшаяся шерсть на боку уже побурела, и каждое прикосновение влажных носов причиняло лисе боль. Но она терпела, как терпит боль любая женщина, как каждая самка, которая жаждет продолжения рода и для этого рожает самцов. А самцы, как известно, более всего заинтересованы в самоутверждении. Вот и сейчас где-то наверху затрещали выстрелы, по полю с хриплыми криками побежали люди. Они утверждали себя и во имя этого утверждения нещадно уничтожали друг друга.

Лиса дернулась и тихо заскулила от боли. Она не видела смысла в идущей наверху бойне. Весь смысл заключался в острых мордочках, прильнувших жарко к ее коричневым соскам, разбухшим от белого молока. И умирать не хотелось. Нельзя было умирать. Надо было обязательно, во что бы то ни стало продержаться, пока щенки не окрепнут и не станут самостоятельными.

Хотелось есть.

Дорога на мельницу Герхарда шла через чадящие развалины домов. Мельница располагалась на площади имени Девятого января, и вокруг была толпа и солдаты. Витьке Быченко и его бабушке пришлось ждать до темноты, но они терпеливо ждали, ведь дома нечего было есть. Уже смеркалось, когда долгожданная буханка горячего хлеба из пекарни при мельнице оказалась в руках у Витьки. От буханки шел дурманящий сытный запах, и Витька едва сдерживался, чтобы не впиться в буханку жадными зубами. Удерживало присутствие бабушки и сознание того, что хлеб ждут дома. В толпе были люди, которые на них завистливо поглядывали. Следовало поберечься, случаев, когда у людей отнимали хлеб, было немало. Витька спрятал буханку хлеба в сумку и прикрыл ее тряпкой, чтобы сразу не бросалась в глаза. Поколебавшись, отщипнул сбоку маленький черный кусочек, тайком сунул его в рот, ощутив сладковато-кислую сытость хлеба.

— Пойдем, — сказала бабушка, появляясь рядом с ним.

— Домой? — спросил Витька, сожалея, что кусочек оказался слишком маленьким и быстро проглотился.

— На вокзал, — сказала бабушка. — Люди говорят, что там стоит вагон с солью.

Она подумала немного и с надеждой сказала:

— А может быть, даже целый эшелон.

На путях горели вагоны. Пахло горелым хлебом.

У нескольких вагонов, продолжавших стоять на рельсах невредимыми, угрюмо молчала толпа.