Джули Кэплин - Маленькая кондитерская в Бруклине [litres]

Софи выключила телефон и закрыла глаза. Без голоса Кейт квартира казалась чужой и пустой. Ложиться спать было слишком рано, а ведь так она и поступала по вечерам, когда одиночество становилось невыносимым. Хотя, как правило, потом все равно лежала без сна до одиннадцати. Лежала и смотрела в потолок. Как бы ей хотелось повернуть время вспять! Но это было трусостью и не могло изменить того, что сделал Джеймс. От неведения лучше не становится. И неведение не отменяет ложь.

На потолке была особенная трещина. Она изгибалась от окна к углу, расширялась, потом снова сужалась и исчезала. Трещина превратилась в визуальное напоминание о ее борьбе с мыслями о Джеймсе, как будто они толпились за этой трещиной, пытались пролезть сквозь нее, и именно тогда ей приходилось прилагать дополнительные усилия, чтобы о нем не думать. Не думать обо всех тех вечерах, когда они, счастливые, готовили на их кухне особые блюда, чтобы порадовать друг друга. Не вспоминать, как она просыпалась по утрам и видела на подушке рядом его взъерошенную темную голову. Не тосковать по тем вечерам, когда, уютно устроившись на диване после работы, они лентяйничали под какой-нибудь детективный телесериал, который оба любили. Вздохнув, Софи встала, сунула телефон в карман и оглядела кухню. Неужели Кейт заметила, насколько тут безупречно чисто: Софи немного переусердствовала с уборкой в прошлые выходные, когда запоем посмотрела девятнадцать серий «Друзей».

Через открытое окно до нее доносились смех, раскатистые басы магнитофона из проезжающей машины, запахи теплого городского воздуха – дымная смесь лука и дизельного топлива. В пятницу вечером бруклинцы высыпали на улицу. Какое-то время Софи стояла у окна, наблюдая за прохожими. Ватага парней в джинсах, мешковатых футболках и бейсболках задом наперед, подталкивая и поддразнивая друг друга, вприпрыжку бежала по тротуару, уступая дорогу задержавшимся на работе одиночкам, которые решительным шагом проделывали остаток пути до дома. Веселый шум и суета внизу усилили ее чувство одиночества, которое парализовало Софи настолько, что мешало ей выйти из собственной квартиры.

Об одном она умолчала: Софи сомневалась теперь в своей способности оценивать людей. Все обернулось такой фальшью, что случались дни, когда она вообще не могла принять какое-либо решение. Даже решение приехать в Нью-Йорк она приняла неосознанно. Софи нужно было взвесить все за и против, обдумать, что на самом деле повлечет за собой переезд. Но нет. Она ухватилась за это предложение от отчаяния, как за спасательный круг посреди бушующего океана страха, ярости и полной безнадеги.

Когда Софи собиралась закрыть окно, она услышала громкий скрежет в недрах здания, за которым последовали удар, грохот и, наконец, громкие проклятия.

– Да вы, мать вашу, надо мной издеваетесь!

Поспешив к двери, она открыла ее и отважилась выйти на лестничную клетку. Площадкой ниже, неловко растянувшись, лежала Белла. Софи поспешно спустилась.

– Что случилось? – спросила она, наклоняясь, чтобы помочь Белле подняться.

Глядя перед собой округленными от страха глазами, Белла прижала руку к груди. Она явно перепугалась до смерти.

– Споткнулась на последней ступеньке, – пробормотала она, шумно втянув носом воздух. – На какую-то ужасную чертову секунду мне показалось, что я сейчас покачусь вниз головой. – Губы Беллы задрожали, и она с трудом села, потирая колено. Шмыгнув носом, она кивнула, ее глаза блестели от непролитых слез.

– Ты в порядке? – спросила Софи, стоя над Беллой и чувствуя себя бесполезной.

– Я не… Буду через минуту. – Белла крепко зажмурилась и продолжала тереть колено, прикусив губу. – Боюсь посмотреть. Я пытаюсь мыслить, черт возьми, позитивно, но сейчас я не могу придумать ничего позитивного. С какой стороны ни посмотри.

Софи посмотрела вниз на забрызганную глазурью лестницу. Радужные капли красного, желтого, синего и зеленого усеяли практически все вокруг. Ощущение, что здесь играли в пейнтбол, разноцветные пятна украшали все до единой ступеньки.

– Некоторые из них, вероятно, можно спасти. – В ее голосе ясно слышалось сомнение. Отсюда капкейки выглядели… пострадавшими.

– О, черт! – Белла сердито стерла одинокую слезу. – Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Я три часа убила на то, чтобы покрыть глазурью шесть дюжин маленьких засранцев для завтрашней вечеринки по случаю помолвки, а теперь половина точно испорчена. – Уткнувшись головой в колени, она обняла их руками и сказала приглушенным голосом: – А ведь доставить их надо уже завтра рано утром. – Она подняла голову, шмыгая носом, по ее лицу снова потекли слезы. – Мне придется начать все сначала… – У нее перехватило дыхание. – А я… так устала. – Внезапно она громко разрыдалась.