Виктор Блытов - Служил Советскому Союзу!

Врач перевязывал ему голову.

– Не больно, так не больно здесь?

– Там не больно, больно здесь – и старик, показал рукой на сердце.

– Василий Адамович, а Мекекшина была жена того Гусаченко, что с «Бреста»? – вдруг спросил следователь Мастрюков.

– Да, его жена, Кузьмы. Но они не расписались, не успели, он должен был приехать через месяц с Дальнего Востока, и они планировали расписаться на Кубани. Как они были счастливы, как они любили друг друга. Как теперь это сказать Кузьме? Она же за мной в ресторан поехала, чтобы ночью по городу не ходил. Что я скажу Петровне, что она погибла из-за меня? Уж лучше бы я погиб – и он снова зарыдал.

Мастрюкову было сложно и больно смотреть на плачущего старка, судя по знаку на пиджаке – участника войны. И он почувствовал, как у него тоже выступили слезы на глазах.

Кузьма сидел на могилке Зинаиды и их, так и не родившегося сына. Букет цветов и маленький плюшевый мишка украшали поросшую травой маленькую могилку. Лицо Кузьмы не выражало никаких эмоций.

Дядя Вася предлагал по обычаю помянуть погибшую, но Кузьма его не слышал, и казалось не понимал. Он взялся своими сильными руками за голову и сидел рядом раскачиваясь. Так они просидели на могиле целый день. К вечеру дядя Вася, еле увел Кузьму домой.

Из-за деревьев, за ними наблюдал майор Мастрюков, не решаясь подойти.

Каждый день Кузьма шел на могилку, и сидел там до вечера. Директору кладбища он заказал мраморную плиту с надписями Мекешина Зинаида Ивановна 25.2.1957 – 18.6.1979, Гусаченко Иван Кузьмич – 18.6.1979 года.

Мастрюков как-то через пару дней, собрался силами и подошел к Кузьме, возвращавшемуся домой. Молча, пожал руку, и представился:

– Майор милиции Мастрюков. Соболезную тебе Кузьма Степанович!

– Спасибо – буркнул Кузьма, не обращая никакого внимания на майора.

– Извините, я знаю, что не вовремя. Но я хочу, что бы вы знали, что этот шофер Андрей Гремихин убивший их был пьяным, и получил десять лет строгого режима.

– Мне наплевать на этого Андрея – ответил Кузьма – Зиночки нет, Ивана нет. Вот, это все, значит и меня нет, и неба нет и жизни нет. В чем они виноваты были?

– Капитан-лейтенант пойдем, ко мне, выпьем, немного отпустит – предложил Мастрюков.

Жил он недалеко от кладбища. Кузьма безропотно пошел за майором.

Дома они сели на кухне, Мастрюков принес бутылку «Столичной», поставил на стол огурчики, подогрел на сковородке картошку. Кузьма сидел и молчал.

– Помянем Зинаиду – поднял майор налитую рюмку, и посмотрел на Кузьму.

Слезы закапали у Кузьмы из глаз, он не брал свою рюмку.

– Я не пью вообще, извини, как тебя зовут?

– Юра! Юрий Иванович Мастрюков – Мастрюков протянул Кузьме руку, но тот, как бы не заметил, протянутую руку, и майор убрал – а ты выпей сегодня немного легче будет!

– Легче мне уже никогда не будет – и Кузьма опять обхватив голову руками, и стал снова раскачиваться, как на кладбище.

– Слушай Кузьма, извини, пожалуйста, что не по теме. Это ты тогда этих «черных колготок», на «Остряках», так разделал. Я дело это вел, а ты был среди подозреваемых.

– Я, – безразлично ответил Кузьма, и протянул руки, как бы для наручников, – будешь арестовывать?

– Да ты что? Мы тебе все еще спасибо должны сказать, что ты эту мразь там на колени поставил.

Город стал чище и лучше. Я это дело уже сдал в архив. Висяк, так висяк!

– А если знал, что я, то чего тогда не арестовал?

– Я своих, Кузьма не сдаю. Ты мне симпатичен, что один не побоялся против пятерых. Я просто хотел с тобой поговорить тогда, понять. Побольше бы нам таких парней как ты, и мрази было бы поменьше на улицах и в подворотнях. К нам бы тебя, да у каждого свой путь!

– Пойду, я извини Юра, меня старики ждут – встал Кузьма с маленького диванчика – если ты меня не арестовываешь, значит пойду. А надумаешь арестовать, то я готов. Знал бы ты, что у меня на душе твориться. А на всю эту мразь, рук не хватит. Сам видишь.

Кузьма, молча одел фуражку, и не глядя в глаза Мастрюкову, закрыл за собой дверь.

Мастрюков подошел к окну и смотрел, как Кузьма шатающейся походкой пересекает двор, направляясь в сторону Стрелецкой бухты.

Где-то за окном над Северной бухтой раздавался рев взлетающих самолетов с авианосца «Смоленск», который только недавно пришел из Николаева. Севастополь жил своей жизнью. Фигурка Кузьмы скрылась за домами.

Кузьма шел и думал, что жизнь закончилась, оставалась только служба, которой он принял решение посвятить себя.