Дневной свет слегка осветил помещение. Сегодня рождественский сочельник, и вне зависимости от того, что происходит со мной, каждый ребенок будет ждать [91] Неточная цитата из «Рождественской песни», написанной музыкантом Мелом Торме в 1945 году, которая стала широко известна в исполнении Нэта Кинга Коула.
. На другой стороне улицы стильная женщина переставляла дюжину пуансеттий на крыльцо. Наискосок мигали лампочки в канделябре. В дневном свете я едва мог разглядеть огоньки, но, прищурившись, я их все-таки увидел. Прямо передо мной стояло дерево, за которым Селестия ухаживала, как за домашним животным. Нет, конечно, я тоже умею любить растительность. В детстве мне был небезразличен один пекан, но не просто так – на нем росли первоклассные орехи, которые можно было продать по доллару за кулек. А Оливия выращивала мирты у нас на заднем дворе, потому что ей нравились бабочки и цветы. Так что это не то же самое.
Снова обратив взгляд на гараж, я заметил, что за помещением явно следили, и это, скорее всего, дело рук Дре. Он всегда любил порядок. В гараже было как на выставке-продаже – слишком чисто, чтобы тут чем-то действительно пользовались. Когда тут жил я, лопата пахла грязью, газонокосилка – бензином, а садовые ножницы – срезанными ветками. Теперь все инструменты висели на крючках, начищенные, будто она пыталась их продать. Все было подписано, будто кому-то нужна бирка с надписью, что топор – это топор.
Вдоль южной стены стояла груда картонных коробок. Ровные печатные буквы: «Рой Г. разн.». Уж лучше там было бы только мое имя, «Рой». Или «Вещи Роя». Даже «Говно Роя» звучало бы не так официально. Когда я вышел из тюрьмы, мне дали бумажный пакет с надписью «Гамильтон, Рой О. Личные вещи». В этом пакете было все, что у меня было с собой, когда я сел, за исключением тяжелого складного ножа, который принадлежал дяде Роя-старшего, его тезке, первому Рою. Теперь передо мной было шесть-семь средних по размеру коробок. Они все с легкостью поместятся в «Крайслер». Мужчины поумнее, Рой-старший или Уолтер, загрузили бы все в машину и умчались по шоссе прочь. Но не я. Я вытащил коробки наружу и поставил их на скамейку в виде полукруга у корней Старого Гика.
Вернувшись в гараж, я стал искать, чем можно было разрезать скотч, но не нашел ничего, кроме двустороннего топора. Выбора у меня не было, и я стал вскрывать коробки ключами – теми, которые открыли входную дверь, наполнив меня ложной надеждой.
В первой коробке было все, что я хранил в верхнем ящике комода. Вещи лежали в беспорядке, будто они с Андре просто открыли коробку, вынули ящик и вытряхнули все туда. Рядом с небольшим флаконом одеколона «Давидофф» валялись мятые фотографии – мои детские, мы с Селестией, когда только начали встречаться. Почему она хотя бы снимки не захотела оставить? На картонном дне рассыпались семена из небольшого пакетика травы. В другой коробке я нашел свой диплом, он лежал невредимый в кожаной обложке, чему я был рад. Но таймер для яиц и полупустая пачка антибиотиков? В этом не было никакой логики. Стеклянное пресс-папье завернули в фиолетовый с золотым свитер, который я тут же надел. Он пах секонд-хендом, но хоть что-то защищало мое тело от холода.
Мне стало наплевать на вещи, но я не мог остановиться и вскрывал коробку за коробкой, вытряхивая все на траву, перебирая содержимое, высматривая крохотный осколок кости. Бросив взгляд на дом, я заметил какое-то движение у окна. Я представил, как Селестия выглядывает наружу. Спиной я почувствовал взгляд женщины из дома через дорогу. Когда-то я знал ее имя. Я помахал ей, надеясь, что она не начинает беспокоиться и не надумает вызвать полицию, потому что мне меньше всего хотелось встречаться с правоохранительными органами. Она помахала в ответ, положила в почтовый ящик стопку писем и подняла красный флажок. На бордюре стоял «Крайслер» Роя-старшего, я сидел, разрывая коробки, в воздухе летал мусор – сцена, должно быть, была как в гетто, и к такому на Линн Вэлли Роуд не привыкли. «Счастливого Рождества», – прокричал я и помахал еще раз. Это ее подуспокоило, но не слишком, и она осталась стоять на улице.
Среди находок из последней коробки я обнаружил стеклянную банку с юбилейными четвертаками [92] Серия монет (двадцать пять центов, пятьдесят и один доллар), где на аверсе монеты стоит двойная дата 1776–1976, выпуск монет был приурочен к двухсотлетней годовщине создания государства США – 4 июля 1976 года была принята Декларация независимости).
, которая была у меня с шести лет, пару сиротливых ключей, но моего зуба там не было. Я провел рукой под картонными створками, проверив, не завалился ли он туда, но вместо этого там я нашел бледно-розовый конверт, на котором читались небесно-голубые буквы девчачьего почерка моей мамы. Я сел на холодную деревянную скамейку и развернул страницу, которая лежала внутри.
Читать дальше