Николай Лобко - Варенька

— Да, — тихо произнесла Варенька и постаралась улыбнуться. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о том, что творилось у нее в душе.

Улыбка, видимо, успокоила старика. Отходя вместе с девушкой от перил, он продекламировал:

Дойдя до конца моста, они расстались.

— Мне налево, — сворачивая к берегу, сказала Варенька. — До свидания.

— Всего хорошего, — пожелал он ей и приподнял шляпу.

Короткая и, казалось бы, незначительная встреча, отвлекла Вареньку от гнетущих душу мыслей. Девушка не спеша прошла берегом, села на траву и долго сидела, обхватив руками колени и не отрывая взгляда от неутомимо бегущей куда-то воды. О чем в это время думала, она, пожалуй, не могла сказать. Мысли прыгали, ни на чем долго не задерживаясь. Вспомнилась бабушка Ульяна, школа, пионерский лагерь, поездка к матери, Константин Ираклиевич Абахидзе: «За угол повернешь — стадион!..»

Варенька грустно улыбнулась, поднялась и побрела прочь от реки.

Она очень любила свой город, его широкие улицы с веселыми, кудрявыми липками вдоль тротуаров, просторные площадки, нарядные скверы, ну, и, конечно, фонтан перед зданием городского Совета. Она не уставала глядеть на серебристые, прозрачные струи, взлетающие стремительно вверх, чтобы, вспенясь там и распавшись легким дождем, сорваться вниз и бесследно исчезнуть в водоеме.

Город с его фабриками и заводами всегда представлялся ей беспокойным, заботливым и неутомимым тружеником, который, усердно проработав днем, не затихал и на ночь. Гулко дышали цехи и словно тысячи дружных сердец неугомонно стучали станки. С каждым годом город молодел, хорошел и непрерывно строился. Устарели и навсегда забылись мрачные названия отдельных районов: Ямы, Голодаихи, Рылиха, Графская земля… Из края в край пролегли широкие, прямые магистрали Мира, Дружбы, Коммунизма, проспекты, названные дорогими сердцу именами. В строй многоэтажных домов уверенно становились новые здания. Одни из них стояли еще окруженные строительными лесами, а к другим уже спешили радостные новоселы. Автомашины, нагруженные домашними вещами, стали обычным явлением. Одна из таких машин поравнялась с Варенькой, когда она собиралась перейти дорогу.

В кузове, до отказа наполненном скарбом, взобравшись на сервант, сидел, видимо, отец семейства. В руках он держал ощетинившийся острыми иглами кактус, левым локтем прижимал перевернутую вверх ногами картину, правый локоть утонул в большом шелковом абажуре. Ниже, в кресле, сидела дочь, а еще ниже, на чемоданах — сын. Мама, с хрустальной вазочкой в одной руке и будильником — в другой, занимала место в кабине. Ей было удобно ехать, но она беспокоилась об остальных членах своей семьи, едущих в кузове.

— Остановите машину, — властно приказала она шоферу и, едва тот нажал тормоз, высунулась из окошка кабины: — Как у вас там?

— Хорошо, Милочка, — ответил папа, только что ткнувшийся носом в колючий кактус.

— Вера, держи Женю, — приказала мать дочке.

Но Вера не могла держать брата, руки ее были заняты книгами и гитарой с голубым бантом.

Это сразу понял папа и потому быстро внес поправку: — Женя, держись за Веру.

Однако и это распоряжение оказалось невыполнимым. Маленький сынишка вез щенка.

— Миша, держи их обоих, — заключила супруга.

— Ладно, — усмехнулся супруг, в руках которого находился кактус.

Что делалось в кузове, маме не было видно, но она все же успокоилась.

— Можно ехать, — разрешила она шоферу, но тут же остановила его: — Минутку.

Водитель машины терпеливо кивнул головой.

Он знал: все мамы волнуются: до всего у них есть дело!..

А она снова высунулась из кабины.

— Миша, береги кактус, — строго напомнила она.

— Довезем! — бодро отозвался супруг, которому цветок успел доставить массу неприятностей.

Грузовик тронулся с места. Глава семьи успел отвести от своего лица колючее растение и довольно улыбнулся. Автомашина пробежит два-три квартала, все неприятности останутся позади, начнется новая, радостная жизнь!..

«Счастливые», — провожая взглядом удаляющуюся машину, подумала Варенька.

Она перешла улицу, повернула за угол и с удивлением остановилась.

Прилично одетый молодой человек с трудом карабкался на высокий узорчатый забор, за которым буйно цвела сирень. Уцепившись за железную решетку правой рукой, он, тщетно стараясь нащупать левой ногой опору, повис в неудобной позе.