Мэрибет Мэйхью Уален - А вдруг это правда? [litres]

Я подумала о том, как он смотрел на меня после поцелуя, как он улыбнулся мне, а глаза у него в то же время стали плоскими, как будто его рот и глаза не имели друг к другу отношения, как будто ими управлял не один и тот же мозг. И я так разозлилась, что хотела ударить его, колотить кулаками до боли. Я увидела свое отражение в стеклянной двери, увидела маленькую тщедушную себя, неспособную причинить боль взрослому человеку, как бы мне того ни хотелось. Потом я вспомнила речные камни, которыми мы обкладывали пруд. И у меня появилась идея.

Ну будут у меня неприятности, ладно, а что мне терять? С последствиями мне придется иметь дело только до возвращения домой. Зелл все равно не нравился мистер Дойл. Улыбнувшись, я выискала самый большой и тяжелый камень, какой только смогла найти. Я притащила его к раздвижной стеклянной двери, наблюдая за отражением в стекле, – мне даже показалось, я уже не узнаю отражающуюся там девочку. Камень был такой тяжелый, что приходилось держать его, оперев о грудь, как мяч – перед броском в баскетбольную корзину в спортзале. Я не сводила глаз со стеклянной двери и приготовилась сделать бросок совсем иного рода. Я уже собиралась бросить камень, когда услышала на улице шум машины. Судя по шуму двигателя, машина замедляла ход, возможно, даже собиралась свернуть на подъездную дорожку мистера Дойла.

Опустив камень на землю, я бросилась к дому, чтобы выглянуть из-за угла. На другой стороне улицы, перед домом Алека и Лайлы остановился большой внедорожник. Я видела, что это Дженси, но она почему-то сидела в припаркованной машине и просто смотрела на дом. Стекла у нее были опущены, и я слышала, как ее радио играет какую-то грустную песню о любви. Она продолжала сидеть, вообще меня не замечая, поэтому я вернулась к тому, что должна была сделать; снова подняла камень, оперла о свою грудь, мои глаза снова сосредоточились на намеченной цели. Я представила себе, как громко зазвенит разбитое стекло, какой поднимется переполох. Я боялась, что Джесси выбежит и поймает меня или мистер Дойл вернется и застукает меня прежде, чем я успею уйти. Я старалась не думать о том, что может быть за этой занавеской. Вдруг там что-то, чего мне не хотелось бы выпускать? Но я не могла позволить этому остановить меня. Я пришла сюда, чтобы кое-что сделать, и, хотя я не вполне понимала, что именно, начатое необходимо было довести до конца.

Когда я подняла руки, мне показалось, что их подхватила снизу еще одна пара рук, и я стала в десять раз сильнее и в десять раз храбрее, чем когда-либо. Я посмотрела на стекло и изо всех сил швырнула камень в окно. Эти таинственные руки помогли камню двигаться быстрее, запустили камень с такой большой силой, на которую я не была способна. Я заткнула уши, когда звон бьющегося стекла заглушил хор сверчков, цикад и древесных лягушек, которых я только что слушала во дворе Зелл.

Когда шум стих и я увидела, что натворила, сердце у меня забилось со скоростью мили в минуту. Разбросанные по всему патио осколки сверкали в лунном свете как миллион бриллиантов. У меня перехватило дыхание. Но не так сильно, как при виде лица, которое появилось в дыре, проделанной камнем. Это лицо я видела около сотни раз, это лицо смотрело с экранов телевизоров, плакатов и рекламных щитов почти повсюду, куда бы мы ни ездили тем летом.

И теперь я увидела.

Дженси не собиралась задерживаться возле дома Ланса так надолго. Она собиралась просто проехать мимо, чтобы посмотреть, стоит ли его машина на подъездной дорожке. Ирония судьбы не ускользнула от нее: жертва сама стала преследователем. Но музыка по радио была идеальной, одна песня сменяла другую, ночной воздух из открытого окна ласкал ее обнаженные руки. Ее родители повели девочек в кино, и ей больше некуда было пойти. Она перестала бегать в убежище, когда в ее жизнь вошел Ланс.

Это был обычный вечер в поселке, ничем не отличавшийся от любого другого, за исключением той ночи, когда она поддалась желанию и рискнула отправиться туда, где впервые за долгое время была по-настоящему счастлива. Она не винила Дебру за то, что та вернулась. Она просто жалела, что та не вернулась раньше, предпочтительно до того, как ей представился шанс влюбиться в ее мужа. Интересно, вдруг это лето было просто шагом за грань обычного течения жизни, вдруг Сикамор-Глен был их собственной версией Камелота? Она вспомнила глупую шутку Ланса о том, что его назвали в честь Ланселота, как она поверила ему на мгновение, какой доверчивой она была. Она несколько раз ударила ладонью по рулю. Какой она была дурой!