Мэрибет Мэйхью Уален - А вдруг это правда? [litres]

Теперь она попыталась вспомнить, разозлился ли он, увидев Ивретта, не было ли каких-то признаков того, что случится потом? Несколько дней спустя, когда Ивретт рискнул пойти в лес, чтобы встретиться с Дженси, на него напал кто-то в лыжной маске. Дженси вернулась домой, так его и не встретив, а о случившемся узнала несколько часов спустя, когда мама Ивретта позвонила ей из больницы. Через несколько дней Дженси уехала. «Ее отъезд, – сказала она, – будет лучшим решением для всех».

Она целовалась с парнем, преследовавшим Дженси! А Дженси она про случившееся с Таем рассказала? Они посмеялись над этим потом, порассуждали, вдруг это во что-то выльется? Ничего такого Брайт не могла припомнить. А Дженси помнит? Ей хотелось вскочить, извиниться и пойти стошнить в туалете клуба. Ланс пристально смотрел на нее.

– Я просто вспоминаю… то время, – сказала она.

– Думаю, Зелл не по себе, она никак не может оправиться от случившегося.

– Но она-то не сделала ничего плохого. – Брайт хотелось защитить Зелл, саму себя, всех, кто был невольно втянут в эту ситуацию.

– Да, мы это знаем, и никаких обид. Это просто… неловко. Я позвонил в полицию, и, думаю, Зелл хочет просто держать дистанцию, пока все не разрешится.

Брайт кивнула.

– Вполне понятно. Но это просто жуть.

Ланс рассмеялся, скорее от облегчения, чем от настоящего веселья.

– Хорошо подытожила, – сказал он. Он смотрел на Дженси, которая, очевидно, пыталась сбежать от соседки. – Только не подавай виду, что я тебе рассказал, ладно?

Она повернула пальцами у губ, будто закрывала их на замок, – такой знак они с Дженси когда-то использовали, когда клялись молчать. Раньше они хранили секреты друг друга. Теперь они хранили секреты друг от друга. Даже о том, почему вернулась, Дженси рассказала не ей, а Ивретту.

– Никому ни слова, – пообещала она.

Дженси наконец-то удалось сбежать от болтливой соседки, и она быстро зашагала прочь, точно та способна выхватить вдруг лассо и, заарканив ее, притянуть назад. Она поймала взгляд Ланса, обхватила себя руками за шею и вывалила на сторону язык. Он рассмеялся. Возвращаясь к нему, она, как всегда, оглядела площадку у бассейна: выискивая взглядом четверых детей вместо двоих.

Она заметила, как по ту сторону бассейна Алека обнимает какая-то женщина, заметила, как привычно она наклоняется к нему всем телом, уловила чувство собственничества в этих объятиях. Вот этот – мой – говорило тело женщины. Когда она подняла голову и Дженси увидела ее профиль, она узнала лицо с фотографий в доме Ланса. Дебра. Имя расцвело в ней ядовитым цветом, разверзлось, как венерина мухоловка, раскрывающая лепестки, приглашая неопытных и наивных упасть внутрь и быть съеденными.

Дженси знала, что однажды это произойдет, но все же надеялась, что ничего не случится, что она, Ланс и все остальные каким-то образом смогут навечно остаться в коконе этого лета. Но разве не об этом они говорили сегодня утром? Лето подходило к концу. По телику крутили рекламные ролики про сборы в школу, на прилавках у касс в каждом магазине громоздились тетрадки на спирали и пачки бумаги. Она почувствовала, как нарастает давление, и надо принимать решение: остаться или двигаться дальше, записать девочек в местную школу или искать другое место. С каждым уходившим днем она все больше приближалась к тому, чтобы нажать на курок. Наблюдая за тем, как Дебра обнимает сына, она почувствовала, как пистолет внутри ее выстрелил, и выстрел эхом отдался у нее в сердце, когда курок спустили за нее.

Брови Ланса сошлись на переносице, когда она двинулась в другую от него сторону, ища вместо этого глазами Брайт, которая помогала Кристоферу спуститься в бассейн. Она не оглянулась на Ланса, не хотела смотреть, как он увидит свою жену впервые за несколько месяцев. Она бросилась к Брайт, чувствуя себя школьницей, которой некогда была и которой надо поговорить с лучшей подругой о кризисе. Этим летом они с Брайт изо всех сил пытались наладить контакт. Как будто каждая хотела сказать больше, чем была в силах вынести или произнести. Как будто, начав говорить, они скажут слишком многое. Поэтому они говорили очень мало. Дженси испытывала сожаление, что не открылась подруге, что слишком о многом умалчивала. И все же она чувствовала: Брайт делает то же самое.

Она плюхнулась на край бассейна точно так же, как сделала в тот раз в начале лета. Тогда она удивлялась переменам в Брайт – в какую красивую, умелую женщину она превратилась. А еще она ей завидовала: дом, муж, ребенок, удовлетворенность. Но Дженси чувствовала, как под поверхностью бурлит нарастающая неуверенность, узнавала недовольство, которое закралось в ее подругу, пока шло лето. Дженси не знала, что изменилось, и считала, что не вправе спрашивать. Ей казалось, она последний человек на свете, с кем Брайт стала бы это обсуждать, и все же ей хотелось быть первым человеком в жизни своей подруги. Главным образом потому, что ей нужно было, чтобы Брайт оказалась как раз таким человеком в ее жизни. Она спросила себя, сумеют ли они каким-то образом вернуться назад, и решила: именно она начнет прокладывать путь в этом направлении. Вдруг та, которая ушла, должна стать той, которая вернется?