Юлия Беломлинская - Мы больше нигде не дома

Может поэтому они, в итоге и не поладили…

А я? Нет, я не такая. У меня в кулаке зажат билет, тот самый.

Где вместо номера написано «Авшалом».

И я смиренно гуляю, взявшись за руки. И холодно, и руки мерзнут.

Он тащит меня почему-то в англиканскую церковь. Показать красоту.

А я видала такое сто раз. В Америке.

Потом идем по красивой какой-то улице. В знаменитую Рюмочную.

Он рассказывает мне разные интересные вещи. А я почти все это знаю.

Просто потому что живу на десять лет дольше его.

Но что-то рассказывает про Москву — чего я и не знаю.

В какой-то момент кажется, что все вообще хорошо и все идет по плану.

В Рюмочной я все-таки чувствую, что устала.

Устала быть такой смиренной и хорошей. И быть вдвоем.

Я говорю: — А пойдем в зоопарк? С ребятами пить в серпентарий?

И он радостно соглашается. Может, он тоже устал быть хорошим и вдвоем?

Я придумываю, что мы пойдем сейчас пить в серпентарий.

А потом пойдем ко мне в хостел. И там будем ночевать.

Это все сразу озвучиваю. И он вроде не возражает.

Но зоопарк как-то не сложился. Ребята туда не дозвонились.

Потом мы ушли из знаменитой Рюмочной и пришли в знаменитую Чебуречную.

Там было отвратительно.

Там был гнусный попса-музончик, гнусный белый свет в лампах и окончательно гнусный визг тетки подавальщицы, на ультразвуке такой крик: две порции пельменей!!!

Там мы встретились с Петей. Чтобы отдохнуть немного от этого нервного «вдвоем».

У Пети шла какая-то его, Петина, параллельная жизнь.

Зоопарк сорвался, и Петя обедал пельменями и собирался домой.

Мы болтали, шутили…

Я почувствовала, что мне уже стыдно и неловко перед Петей за то, что я тут с Авшаломом. И что он — какой то дикий.

И что он дико одет в кожаную куртку, под которой синтетическая футболка.

И это как-то неприлично.

Петя то был золотой московский мальчик, одетый, как положено, в какое то правильное никак. В какую-то никакую курточку с капюшоном.

В незаметную, но правильную одежду.

А вот Авшалом был одет во все заметно-неправильное.

Стало как-то стыдно за то, что он мой парень… Которым он вовсе не был.

И когда Петя вышел покурить, Авшалом вдруг схватился за голову и застонал.

Сказал, что забыл дома нотбук. А завтра — лекцию читать.

И сейчас он съездит быстро за нотбуком домой, а потом мне позвонит.

Это был конец.

У меня то чувство времени — отличное. Было около девяти вечера.

Я знала, что живет он на окраине. На окраине Москвы, прикинь?

Это не «Вятка — город маленький».

Ехать в одну сторону час, как минимум.

Вообщем, было ясно, что он от меня сбегает.

Что билет оказался невыигрышный, и его можно разорвать и выбросить.

Ну, типа все.

Тут, если по уму, надо было попрощаться и уйти. Снять тему. Выбросить билет.

Но когда и кто так делал?

Когда и кто, поняв, что все кончено и дело не выгорело, благородно удалился?

Ни бабы такого не умеют. Ни мужики.

Все мы, человеки, как-то так устроены, что по уму, у нас мало что выходит.

А все больше по сердцу.

По сердцу — я заметалась.

Засуетилась под клиентом.

Мне жалко было вот так взять и выбросить билетик.

Я ж приехала в Москву. К нему. Я рисовала полосочку.

Да и делать было нечего в Москве, в девять вечера… куда идти?

Просто идти в хостел, сидеть там и расстраиваться?

Петя идет к себе домой. А мне туда нельзя.

Мне нельзя ни кому домой, потому что у всех хороших людей есть кошки, или собаки.

А все мои друзья — хорошие люди.

А у меня аллергия на кошек и на собак. И мне нельзя никуда.

Можно только в «Дом 12». Или вот в Чебуречные-Рюмочные разные.

И я сказала: — Давай вместе к тебе съездим, а потом вернемся.

Он согласился. Мы поехали в московском метро — самом красивом на свете.

Ну, с этим то уж никто не будет спорить?

Московское сталинско-кагановичевское метро — это просто сказка какая-то.

Все эти завитушки, все эти снопы колосьев…

Она воощее, стильная, Москва, такая вот бредово-стильная.

Такая белогорячено-стильная штучка.

И лужковщина влилась в это стиль просто, как родная…

Мы ехали в метро. Сперва с Петей. Стояли на эскалаторе.

Петя мне улыбался.

Пете я нравилась.

Я увидела себя в зеркало. Там, в Чебуречной.

Я увидела такую очень даже миленькую нестарую дамочку в миленькой черной шляпке.

С идиотскими дорогостоящими полосками на веках.

Это придавало дамочке игривый вид.

Но глазами Авшалома я тоже сумела на себя посмотреть.