Диана Арбенина - Тильда [сборник]

«Ааааааааааа!» – выдохнул я, оставшись один, и повалился на спину, закрыв лицо ладонями. Не вышло, черт!

Ее не было долго. Кажется, я даже уснул. За этот время в окно пришли мои любимые сумерки. Я услышал, как Катя села около меня, и, оставшись лежать на спине, повернул к ней голову. Я был так рад ее возвращению. К ней тянуло, с ней было нежно и уютно, я абсолютно размяк. Уходить не хотелось.

– Извини, пожалуйста! – сказала Катя. – Малыши разыгрались, а наш папа занят.

– Так хорошо, что ты вернулась, – сказал я и улыбнулся.

– Ты уснул? – спросила Катя.

– Нет. Ждал тебя и думал.

– Налей мне глоточек.

Я налил себе и ей. Мы легонько звякнули бокалами и выпили.

– Свет включить?

– Нет. Я сумерки люблю.

– Я тоже, – сказала Катя. – Но тебя уже не видно совсем.

– Я пойду скоро, – зачем-то сказал я.

Мне так не хотелось двигаться! Не то что уходить. Я проклинал себя.

– Не уходи. Давай еще посидим так, – сказала Катя. – Может, останешься у нас?

Меня замутило. Я представил, как томлюсь всю ночь на диванчике, думая о ней, спящей через стену в непременной белой, пахнущей снами сорочке, о ее мягком светлом лице и теплых губах. Потом я представил, как провалюсь в сон и следующим кадром станет отвратительное утро с нелепым семейным завтраком. И я буду давиться кофе и ничего не смогу съесть от смущения. И все вокруг будут бегать, собираясь по проторенному маршруту, а я буду сидеть, пряча благоуханные носки под кухонным столом, и пытаться не быть чужим, будучи абсолютно лишним. И буду острить, а продюсер будет посмеиваться, как хорек, маскируя диоптриями мутно-желтые мидии зрачков. Я не ревновал ее к мужу. Он не внушал мне вообще никаких чувств. Может, оттого, что был пигмеем, а я, несмотря на свое беспросветное пьянство, неприкаянность, драки и бездомность, прекрасно знал, что Катя не оттолкнет меня, если я таки решусь и поцелую ее.

– Ну не настаиваю, конечно! – иронично протянула она. – В нашем обществе-то чего ловить? Некоторые поинтереснее ждут, да?

Я дико захотел притянуть ее за шею и целовать, целовать, целовать, чтобы она задыхалась и шарила рукой по ковровой шкуре, и обняла меня за плечи, и держала затылок в горсти, и чтоб так было долго, до звездочек в глазах. Чтобы она не говорила ерунды, и молчала, и тянулась ко мне сама. Вместо этого я смутился и сказал:

– Да ладно. Кто ждет-то?

И тотчас почувствовал, что еще один момент упущен.

Лежать стало глупо. Я рывком поднялся и неожиданно для себя вдруг сказал:

– Была б моя воля, я бы вообще от тебя не уходил.

К моему удивлению, стены остались стоять как были и потолок не упал на наши глаза. Просто стало очень и очень тихо. Все во мне звенело.

Она подняла голову и, смотря на меня снизу вверх, сказала:

– Наверное, мне стоило тебя к ним ко всем ревновать. Смешно говорю, да? И на первый взгляд абсолютно не имею права так говорить.

Я почувствовал, как мои колени стали холодцом, и присел на корточки перед ней.

Надо было незамедлительно действовать. Это стало очевидно. Она смотрела на меня и приглашала. Даже такой кретин, как я, это понял.

– Завтра сходим посмотрим картины Федорова? – спросила Катя.

Я был готов идти с ней куда угодно. Хоть на концерт группы «Кот в сапогах».

– А что, стоит? – как дурак спросил я.

– А тебе не интересно?

Я почему-то промолчал. И выпил. И поднял голову. И стал смотреть на нее. И она ответила. И у меня горели руки, и все лопалось в голове от прямого вызова счастья. Я видел, как все ее существо тянется ко мне, и, напрягая все жилы, несся навстречу. И, кажется, успел почуять вкус ее дыхания. И так мы смотрели друг в друга, уже не скрываясь, уже неотрывно. И это было лучше всех миллиардов поцелуев.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, пятьдесят секунд, может, полчаса.

– Я пошел. Проводи, – просипел мой голос, и мы перестали обниматься глазами. Она проигнорировала мою попытку помочь ей подняться.

У двери я пропустил ее вперед и украдкой вдохнул аромат ее неги.

В прихожей пахло дубленками, зимой и овсяным печеньем.

– Спасибо за вечер, – сказала Катя, наблюдая, как я шнурую ботинки.

Я выпрямился.

– И тебе. – Я протянул ей руку. Она пожала. Крепкая теплая ладонь.

– Пока. – Она открыла дверь в подъезд.

– Пока, – кивнул я, выкатился на лестницу и обрушился вниз по ступеням.

Пробежав два лестничных пролета, я с размаху навалился на замерзшее в морозных каракулях окно и так застыл. Я стоял и жмурился и перекатывал в кулаке фаланги пальцев. Стоит ли объяснять, как я себя ненавидел??