Сергей Бакатов - Поговори со мной… [Записки ветеринара] [litres]

Журка молчала…

Так повторилось несколько раз.

Потом он замер и, похоже, успокоился, но уходить никуда не собирался.

Недолго думая, я сгреб журавля в охапку и отнес на озеро, с которого он умудрился до нас добраться. Сам же вернулся в лечебницу и занялся какими-то текущими делами. Но не прошло и десяти минут, как в дверь опять постучали. По стуку я понял, что это Жур. Пришлось открыть. Жур, как ни в чем не бывало, опять стоял на пороге и просился внутрь. Пришлось пустить.

На этот раз он настойчиво попросился туда, где видел свою подругу. Подойдя к ней, он остановился и замер на месте.

Опять насильно тащить журавля на дальний водоем, где произошла эта маленькая трагедия, мне больше никак не хотелось, и я решил пока оставить журавля охранять свою бездыханную подругу. Тем более что уходить он никуда не собирался.

Приближалось время пятиминутки. На пятиминутке должны были присутствовать все старшие специалисты, чтобы доложить о дне прошедшем и обсудить «стратегию» действий на день грядущий. Проходила она обычно в кабинете у директора. Вот именно туда я и отправился. А по ходу все пытался сообразить, как это журавль умудрился добраться до лечебницы?! Ведь не собака же, в конце-то концов.

Тут, оставив на какое-то время журавля, по ходу дела следует заметить, что птицы в зоопарках, как правило, не летают. И вовсе не потому, что им этого не хочется – просто так надо. Те, что в клетках – не летают, потому что им некуда летать, а те, что в вольерах, не летают, потому что им не на чем летать. У них ампутирован кончик одного крыла. Даже, я бы сказал, не то чтобы кончик, а часть крыла по локтевой сустав. Почти две трети. По крайней мере, так было в нашем зоопарке, о других ничего не могу сказать. Но птица, подготовленная к содержанию в зоопарке таким варварским методом, представляет собой очень жалкое зрелище, особенно если делает попытку взлететь. Подпрыгнуть ей, конечно, удается, но, как только она начинает помогать себе крыльями, сразу кувыркается и падает. Особенно неприятно и больно это наблюдать у лебедей. Лебеди держатся все время парами. И когда пара лебедей на крейсерской скорости рассекает озеро – это удивительнейшее по красоте зрелище. Разворот головы, изящнейший изгиб шеи, грациозно закрученные на огузке перья, мощные, импульсивные движения всего тела, обгоняющего волну, оставшуюся клинышком разбегаться в фарватере, и конечно же синхрон. Обычно «сам» на две-три четверти впереди подруги, а «сама» сзади – миллиметр в миллиметр, секунда в секунду повторяет все его движения. Где-нибудь посередине озера они делают резкую остановку и выходят «в свечу», чтобы размять крылья… А вот дальше – печальное зрелище. Пытаясь взлететь, лебедь неловко кувыркается и падает в воду. Полтора крыла никакого лебедя не украсят.

Иногда кто-то из посетителей над этим незлобно смеется. А мне грустно.

Собственно, взлетать большинство птиц с ампутированными крыльями больше и не пытаются и довольствуются пешими либо водными прогулками. Разве что еще остается просто помахать крыльями, как веером, чтоб размяться или воду стряхнуть.

Вид кувыркающихся птиц с самого начала работы в зоопарке мне совсем не понравился. И когда пришло время самому проводить процедуру купирования части крыла, я был крайне озадачен, ибо все мое существо этому – воспротивилось. Первыми моими пациентами на ампутацию стали утки-королинки. А первыми учителями на практике – ветврач Владимир Георгиевич (в дальнейшем просто Георгич) и ветфельдшер Георгий Васильевич (в дальнейшем просто Василич). И хотя между нами впоследствии и бывали какие-то разногласия по вопросам лечения и содержания животных, тем не менее я им на всю жизнь остался очень благодарен и признателен за тот первый опыт практической ветеринарии, который получил от них в зоопарке.

Так вот, тот самый Василич, желая показать первый класс ветеринарного мастерства, очень быстро и бесцеремонно оттяпал первой же из уток кусок крыла по самый локтевой сустав, и так быстро, что утка даже не успела щелкнуть клювом, а я не успел опомниться. Так же быстро были наложены швы и обработана рана.

– Василич! Как можно? Зачем так много ампутировать? – наконец я смог выговорить что-то членораздельное.

– Можно и нужно! Чтоб не улетели!

За сим утка, брошенная на воду рукой Василича, пару раз кувыркнувшись в воздухе, оказалась на поверхности озера и, сделав несколько неудачных попыток взлететь, скрылась в прибрежных кустах. Дело сделано.