Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– Ты больше никогда не оставишь нас одних!

Виктор потрясенно смотрел на нее. Она не била его ни разу с тех пор, как ему исполнилось пять лет. Мими влепила еще одну пощечину. И еще одну, и еще.

– Слышишь? Ты мужчина в доме! Ты должен смотреть за своей семьей!

– Мама, прекрати!

Она ухватила его за ухо, как нашкодившего мальчишку, и потянула к Ясмине:

– Ты в ответе за свою сестру! Ты знаешь, что с ней могло вчера случиться? Поклянись, что больше никогда не оставишь нас одних!

– Мама, пусти!

– Поклянись ей!

Ясмина застыла в испуге. Все остальные тоже не двигались.

– Давай же! Смотри на нее и скажи это ей!

Виктор едва осмеливался взглянуть на нее. Впервые Ясмина видела в его глазах что-то вроде стыда.

– Я клянусь, – выдавил он.

– Жизнью своего отца!

– Клянусь жизнью моего отца. Я больше никогда не оставлю тебя одну.

Сердце Ясмины колотилось. Она не решалась сказать ни слова, так боялась за него. Мими была в такой ярости, что могла убить Виктора.

– А теперь помоги нам прибраться! – Мать отпустила сына.

Они тихо собирали черепки и обломки. Всем было ясно, что оставаться здесь им больше нельзя. Ради своей безопасности и безопасности хозяев.

Я испытываю странный стыд, сама не понимаю почему. В то время их всегда называли «немцы». Не «нацисты». Как будто это нераздельные понятия. Я не имею к происходившему никакого отношения. Но я связана с ним. Иначе здесь сейчас бы не сидела. За другими столиками люди расслабленно радуются жизни. А мы с Жоэль – будто выпавшие из другого мира.

Вдруг вспоминается один летний вечер с друзьями в Берлине. Мы пили и смеялись, а за соседним столиком сидела молодая пара, буквально оцепеневшая, он держал ее за руку, она опустила голову – кто знает почему. Мы смущенно отворачивались от них, словно скорбь – заразная болезнь, что-то непристойное, что-то такое, с чем мы не хотели иметь ничего общего.

Сейчас я была как та девушка. Погруженная в смущенное молчание, тогда как Жоэль, которую происшедшее в войну задело непосредственно, рассказывает, посмеиваясь. Но смех этот не беззаботный, а саркастичный, вызывающий, дерзкий.

– Ничего никогда не изменится, дорогая, – говорит Жоэль. – Человек не извлекает из истории уроков, все повторяется по кругу, все возвращается. Но тебе не надо щадить мои чувства. Мы родня, не правда ли, – по крайней мере, подруги, разве нет? Мне не нужна жалость, просто составь мне компанию, не бросай меня одну. Не беспокойся, мы не обвиняем вас. Но мы скорбим. О родных и друзьях, которых мы потеряли. Если у народа есть тело, распределенное по всей земле, но единое, то это наше тело, и оно истерзано. Иногда мы слышим то, что для других звучит безобидно, а то и забавно, а в нас отзываются раны. Вы же не понимаете этого. Да и где вам понять.

Это привилегия – когда тебе не надо думать над проблемой, потому что она не твоя. Сегодня мы говорим не о расе, а о религии или культуре, но речь все о том же – о признаках, что выделяют нас из других. Нам необходимы другие, чтобы выстроить «мы», которое дает нам чувство защищенности. Мы клеймим чужих, совершенно не зная их, но защищаем сородича, который ведет себя безобразно. Его поведение для нас не связано ни с цветом его кожи, ни с его религией или культурой – ведь тогда и мы в том повинны. Таков уж он, отщепенец, паршивая овца. Но других мы объединяем в группы. Таковы уж они, всегда такими были, это их культура. Теперь-то не кивают на другой цвет кожи или другого бога. Но кто такие «мы»? Что вытекает из столь простой идеи – рассматривать каждую личность исключительно как личность, судить о человеке только по его поступкам? Мы сами творим чужих. Лишаем их человечности. Ибо если мы посмотрим чужаку в глаза, он окажется всего лишь человеком.

Мы с Жоэль покидаем ресторан последними, идем по опустевшим улицам, сегодня ветренее, чем вчера, фонари раскачиваются, мы одни, слегка пьяные, ощущающие странную легкость, несмотря на тяжелый рассказ Жоэль.

– К вам вернулись ваши семейные драгоценности?

– Нет.

– Ты думаешь, драгоценности были в самолете?

– Да.

Кажется, это ее не особо заботит.

– Ты хотела бы получить их назад, если бы они нашлись?

– Ни в коем случае.

– Почему?

– Они принадлежат Мими.

В ее голосе проскальзывает жесткая нота, которой я не понимаю.

– Porta sfortuna , – добавляет она. – Приносят несчастье.