Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Ну, чего? Чего тебе Ленка сказала? Говори давай уже, у меня дел по дому полно, некогда тут с тобой рассусоливать.

– Мне Лена сказала, что у вас младший брат заболел, – вдруг очень серьезно ответил Костик и сразу показался Комаровой как будто даже старше. – Ему нельзя тут оставаться, его в больницу надо везти.

– А ты это откуда знаешь? Ты тут чего, самый умный?

Теплый ветер прокатился по двору мягкой волной, поднял с земли несколько жухлых травинок, закрутил их в воздухе, потом бросил обратно на землю и полетел дальше.

– Так у меня… – Костик запнулся на секунду, потом закончил с вызовом: – Я старше тебя и в городе живу, потому и знаю.

– Чего? – Комарова сжала кулаки и спустилась на одну ступеньку с крыльца. – Чего ты сейчас сказал?!

– Да ничего я такого не сказал… Сказал, что постарше тебя, потому и знаю…

– Где ты меня постарше?

– Так мне тринадцать скоро…

– И мне тринадцать скоро, и что с того… удивил ежа голой жопой, тоже мне… – Комарова немного приврала, день рождения у нее был совсем недавно, в мае, так что еще почти год оставался до следующего, но кто даст зуб, что этот длинный сам не врет – может, у них в городе там все раньше времени вымахивают. И вообще, нечего ему тут… – Ну так, а еще ты чего сказал?

– Да я… я говорю, в город твоего брата надо, дура ты… дура деревенская! – неожиданно разозлился Костик, и лицо у него пошло яркими красными пятнами. – Поняла?! Он умереть здесь может, в твоей деревне!

– Чего-о-о?! – протянула Комарова. – Ты кого это сейчас дурой назвал, жердь белобрысая?!

– Да я не хотел! – сразу испугался Костик и тут же перестал выглядеть старше. – Слушай, Катя…

– Пошел вон отсюда! – заорала Комарова. – И чтобы я тебя больше в моем дворе не видела!

– Катя, да послушай ты!.. – не отставал Костик, хотя видно было, что он боится Комаровой и что ему хочется уйти. – Про дуру я это случайно сказал, вырвалось, я свои слова обратно беру. Ну, мир?..

– Я сказала, давай дуй отсюда! Какой тебе мир? Я сейчас собаку спущу, понял?! – Комаровой хотелось подскочить к Костику и ударить его кулаком в его глупое белое лицо в красных пятнах, чтобы не смел больше говорить, что Саня умрет, и чтобы не смел больше покупать Ленке «Лав из» и «Турбо», чтобы ехал обратно в свой город и никогда больше оттуда не возвращался. – Ну?! Хорошо меня слышал? Наш Лорд на прошлой неделе чуть мужика не загрыз, понял?! Давай, говорю, вали отсюда!

Костик попятился. Комарова была ниже его почти на голову, но было страшно, что сейчас она правда его ударит и сломает ему нос. В школе он был самым высоким в классе, но другие мальчишки часто его били, и мама, прикладывая к синякам мешочек со льдом, а потом осторожно намазывая их противной, пахнущей болотом густо-коричневой мазью, повторяла: «Слава богу, хоть нос не сломали…» и прибавляла, что, если сломают нос, нужно сразу бежать в травму, потому что может срастись неправильно и останешься на всю жизнь некрасивым. Правда, особенно красивым Костик и так себя не считал, но сломанный нос – это было бы уже слишком.

– Ладно, ладно, Кать, ну чего ты… – он поднял руки, как бы сдаваясь. – Я же как лучше хотел…

– Ну да, как лучше он хотел, конечно, – Комарова подошла почти вплотную и смотрела на него снизу вверх злыми глазами. – И чтоб к сестре моей больше не подходил, понял?

– Да что Лена-то… – совсем растерялся Костик. – Мы же дружим просто.

– Ты понял меня или нет? Если увижу еще, что ты к ней вяжешься… на себя пеняй, понял?!

– Да не вяжусь я к ней…

– Ты понял или нет?!

Она снова на него замахнулась. Костик отпрянул, но, сообразив, что Комарова все-таки не собирается его бить, а только пугает, пожал плечами, наконец вышел на улицу, зачем-то на прощание махнул ей рукой и зашагал прочь. Комарова проводила его взглядом. Что Ленка в нем нашла: некрасивый, нескладный, даже идет так, будто не знает, куда девать свои слишком длинные руки и ноги, размахивает ими почем зря, только пыль поднимает.

– Дурак-то, – она сплюнула. – Жердь белобрысая…

Злость на Костика как-то вдруг сразу прошла; она сорвала травинку, зажала ее в зубах, прислонилась спиной к забору и запрокинула голову. По небу ползли облака: отец Сергий говорил ей, что там наверху всегда дует ветер и холодно, а Комарова спорила: мол, как может быть там холодно, если чем выше, тем ближе к солнцу, а если ближе к солнцу, значит, должно же быть теплее, а не холоднее. И если там холодно, то как же ангелы? Разве они не должны тогда замерзать и кутаться в ватники, как люди зимой, а их всегда изображают на иконах в легких платьях и даже без обуви. «Ангелам, Екатерина, – отвечал отец Сергий, – тепло и не нужно, потому что они бесплотны и вечны, и не все они парят в небесах, а многие из них живут среди нас, чтобы помогать нам и поддерживать нас во всяком несчастье. И если тебе плохо, ты посмотри на небо и послушай, что скажет тебе твой ангел-хранитель, и сразу станет легче, и мир снизойдет в твою душу». Комарова прикрыла глаза, чтобы не так слепило солнце, и попробовала представить, что ангел говорит ей всякие слова утешения и, может быть, даже гладит ее своей ангельской ладонью по голове, как делал иногда сам отец Сергий, но вместо этого перед глазами встал больной Саня, который повторял, что ему душно и чтобы она открыла окно, и сыпь на его теле становилась все ярче, пока весь Саня не стал похож на тлеющий в печке уголек.