Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Вы бы пожили с ней недельку.

Комарова вспомнила, как Ленка утащила Светкины трусы, и пожалела, что постеснялась дать ей при Олесе Иванне затрещину.

– Ты бы, Катя, тоже домой шла. Все равно ведь нет работы.

– Ничего, я до вечера побуду.

– Ну, как хочешь.

Олеся Иванна посидела немного, потом сходила на склад, принесла оттуда две красненькие жестяные банки и протянула одну Комаровой:

– На вот.

– Чего это?

– Это мне один ухажер из города привез.

Олеся Иванна взяла из рук Комаровой банку, ловко поддела ногтем ключ и дернула вверх. Банка зашипела, и над крышкой завился легкий дымок.

– На, попробуй. – Олеся Иванна вернула банку Комаровой.

Комарова понюхала выходивший из банки дымок – пахло немного похоже на растворимый кофе, – потом зажмурилась, сделала большой глоток и закашлялась.

– Ну как?

– Ничего… – на глаза Комаровой навернулись слезы. – Вроде как кошка за язык лижет. А у вас еще есть? Я для Ленки.

– Поищем – найдется. – Олеся Иванна протянула ей свою банку. – Бери, бери, мне не нужно.

Комарова нерешительно взяла банку и сунула в глубокий карман платья.

– Точно не нужно?

– Точно. Мне и ухажер этот совсем не нравится.

Олеся Иванна отвернулась и посмотрела в давно не мытое окно, из которого видно было желтеющее поле и полоску дороги. Когда в сухую погоду по этой дороге проезжали редкие машины или катилась цыганская телега, пыль поднималась густыми облаками и мелкие ребятишки, игравшие на улице, бросались в эти облака с радостными криками и размахивая руками. Маленькой Олеся Иванна тоже бегала через дорогу – машины тогда ездили еще реже, дай бог проедет две-три за весь день. Она вздохнула.

Дверь магазина широко открылась, и зашли Антон Босой, Стас и Каринка с Дашкой.

– Будьте здоровы, Олесь Иванна. Что, скучаете?

– Так дождит весь день… тут заскучаешь.

– А вы не скучайте. – Антон подмигнул Комаровой. – Дайте нам сыра грамм триста, семечек пару кульков и восемь бутылок «девятки».

– Куда тебе столько? – удивилась Олеся Иванна.

– Нас еще друзья на улице ждут. – Босой снова подмигнул Комаровой.

Олеся Иванна обернулась:

– Катя, я же тебя просила на складе прибраться, ты что тут сидишь?

Комарова поспешно спрыгнула с табуретки, чуть ее не уронив.

– Я потом приду, проверю, – донесся до нее голос Олеси Иванны.

Она не стала включать на складе свет, дошла в потемках до стоящего у стены дивана, забралась на него с ногами и на некоторое время замерла, крепко обхватив колени и низко нагнув голову. Было слышно, как Олеся Иванна щелкает кассой, потом Каринка с Дашкой над чем-то засмеялись.

– Только семечки возле магазина не лузгайте, – говорила Олеся Иванна. – Дрянь ваши семечки, хуже папирос, и на зубах от них щербины.

– Хорошо напомнили, Олесь Иванна! «Беломора» дайте пачечку.

– Куда тебе еще? Ну?

Комарова запустила пальцы в волосы, сгребла несколько прядей и потянула, но боли почти не почувствовала.

– Для здоровья полезно! И спичек коробок! И пива…

– Это ты сказал уже. Восемь бутылок. Восемь бутылок «девятки», семечек пару кульков… Ну, что еще?

Комарова тихо, стараясь не произвести никакого шума, слезла с дивана, на цыпочках прошла к задней двери, медленно открыла и, сперва осмотревшись, вышла на улицу. Дождь стал сильнее, и, казалось, между небом и землей протянулось множество тонких прозрачных нитей. Она поводила перед собой в воздухе раскрытой ладонью: нити рвались, но тут же соединялись снова, как будто их сшивала невидимая иголка. Комарова прошла по мокрому от дождя полю, вышла на раскисшую дорогу и побрела по обочине к дому.

Когда дул ветер, поле начинало дышать, как живое, поднимаясь и опадая разноцветными волнами васильков, иван-чая и желтого донника, чей запах до того переполнял воздух, что он казался густым и упругим, как парное молоко. Комарова приставила ко лбу раскрытую ладонь и сощурилась: солнце, краснея, медленно утекало за горизонт, и дневной жар уступал духоте июльской ночи. Вдалеке вспорхнула потревоженная чем-то птица: видно было, как она летает кругами над петляющей в траве дорогой, и, если прислушаться, можно было различить ее короткие жалобные вскрики.

– Чё это она мечется, как полоумная? – спросила Ленка.

– Гнездо сторожит, – ответила Комарова. – Это кулик.

– Откуда ты знаешь?

– Дядя Гена говорил. Он всех птиц знает, как какая называется, и по голосу их различает. Если летает кругами и пищит коротко – значит, кулик.