Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Ну, ба, расскажи про комиссара! – снова заладила Ленка, поняв, что старшая больше не собирается препираться. – Ну какой он был?

– Да я плохо его помню, доченька. Усы у него были большие… усы помню и форму с орденами.

– А коня? Конь был? – не отставала Ленка.

– Конь был, – согласилась бабка.

– Белый?..

– Может быть, и белый был… – кивнула бабка и пригладила ладонью Ленкины вихры. – Вроде бы и вправду белый…

– А может, серый все-таки, как дяди-Гришин Верный?

Дядя Гриша, живший на соседней с Комаровыми улице, неизвестно зачем держал этого Верного – большого жеребца шестнадцати лет, которого боялись за его злой нрав все дети в поселке. Говорили, однажды возле его стойла работала дяди-Гришина жена в косынке, так Верный подождал, когда она подойдет поближе, перегнулся через загородку и зубами стянул с ее головы косынку, захватив немного волос, и что, если бы не было у нее этой косынки, он бы выдрал ей все волосы и ободрал с головы кожу. После того случая дядя Гриша якобы выругал жену и сам ухаживал за Верным, про которого говорил, что масти он не серой, а мышастой, а значит, предки его были настоящие дикие лошади, потому-то и у него такой нрав.

Комаровы часто ходили в поле кормить цыганских лошадей сухими горбушками: лошади склоняли к ним свои огромные головы, тепло дышали в лица запахом сена и конского волоса и пытались залезть в карманы и за пазуху – нет ли и там вкусных хлебных крошек? Особенно любили Комаровы Вербу – старую лошадь с густой пушистой гривой, той же масти, что и Верный, только с белым пятном на носу, прямо между резными ноздрями. Однажды, когда Комарова кормила Вербу, Ленка, крутившаяся рядом, зачем-то заглянула лошади под брюхо и вдруг сдавленно пискнула: «Катька, мы попутали, это не Верба, это ж Верный!» Побросав весь принесенный хлеб, они побежали в поселок и, пока бежали, ни разу не оглянулись: им казалось, что Верный гонится за ними, сейчас догонит и искусает насмерть, как хотел искусать дяди-Гришину жену. С тех пор бабкиного комиссара они часто представляли себе верхом на Верном, который бил копытом, выгибал шею и ржал, приподнимая верхнюю губу, так что становилось видно его длинные, с коричневыми полосами и щербинами, но крепкие еще и страшные зубы.

– Ну, ба, может, серый?

– Может быть, и серый… столько уж лет прошло…

– А сабля? Сабля у него была? Или пистолет?

– Может, и была сабля… а пистолет точно был…

– Да ну вас! – Комарова скинула с макушки бабкину руку, спрыгнула с кровати и побежала из комнаты.

Потом они с Ленкой сидели на крыльце, щурясь на заходящее солнце. Ленка притащила откуда-то лимон, располовинила и посыпала сахаром.

– Ну чё ты, Кать? Чё ты такая злая?

– Никакая я не злая! – Комарова надкусила лимон и поморщилась: он был такой кислый, что сводило зубы.

– Злая! – Ленка тоже надкусила лимон, испугалась его кислоты, сплюнула и наклонилась вниз, высматривая на земле свой плевок.

– Смотри, свалишься.

– Не свалюсь.

Она еще сильнее нагнулась, и Комарова в последний момент успела схватить ее за рукав.

– Чего тебе все неймется?

– У бабки вон жизнь была… – задумчиво ответила Ленка и сплюнула еще раз – уже нарочно.

– Не плюйся.

– А чё?

– Ничё. Достала.

Комарова наклонилась, придерживаясь рукой за перила, и тоже плюнула вниз. В надвигавшихся сумерках не было видно, куда упал плевок.

– Ну чё, переплюнула? – поинтересовалась Ленка.

– Переплюнула, – наобум сказала Комарова.

Ленка против обыкновения не стала спорить, сидела, болтая ногами, и улыбалась.

– Ты чего?

– У бабки жизнь была, – повторила Ленка. – А у нас, как думаешь, будет?

– Да отстань ты.

Дверь приоткрылась, и на крыльцо, косолапо переступая босыми ногами, вышла Олька. Комарова щелчком отбросила кусочек лимонной кожуры – он отлетел и попал в паутину паука-крестовика в углу окна. Перепуганный паук заметался туда-сюда, потом все-таки сорвался и повис в воздухе, раскачиваясь и смешно растопырив тонкие суставчатые лапы. Олька шмыгнула носом и засмеялась, показывая на паука пальцем.

– Мыть ее надо.

– Чего?

– Мыть ее надо, полные штаны у нее, чего-чего…

– Да ладно… ну, Кать… ты лучше скажи, как думаешь, а! Скажи!

– Чего тебе сказать?

– Ну! – Ленка подергала ее за рукав, потом больно ущипнула.

Комарова взвизгнула и отдернула руку. Ленка ухмыльнулась:

– Извини, я нечаянно.

– Ты дура, что ли?!

– Ну Кать… ну будет?

– Да что у тебя будет? Что ты прилипла как банный лист к жопе?!