Анна Каменова - Вблизи Софии

Девушка пыталась шутить, но на глазах ее показались слезы, словно в них попала соринка.

В аллеях не умолкает веселый молодой смех, в траве пламенеют астры, ветер гонит розоватые облака. Но трое друзей идут медленно, опустив головы, нахмуренные и озабоченные. Совсем не об этом хотелось бы говорить Ольге в этот тихий предвечерний час.

Младен не видел ни расстроенного лица Ольги, ни розовых облаков. Одно упоминание о строительстве раздражало его:

— Все эти высокие мысли вовсе ни к чему, Оля. Я хорошо знаю, что значит стройка и что мне диктует моя совесть. Говорю вам прямо: не хочу я терять несколько лет, самых лучших лет жизни. Я впервые почувствовал себя молодым, свободным, и, говоря словами Весо, — поставим точку.

— Нет, Младен, тут совсем ни при чем мои слова. — Весо впервые противоречил другу, и это его смущало. — Знаю, ты это не всерьез. Тебя что-то разозлило. И все же я хочу тебе напомнить, что другие отдали партии больше, чем свои лучшие годы.

— Нечего меня агитировать! Что ж ты сам тогда не едешь?

— Я бы даже просил, чтоб меня послали. Но какая от меня польза строительству? Для меня, конечно, польза огромная, но ведь не посылают меня.

— Хорошо говорить красивые слова, когда тебя это не касается! Не всем же быть такими героями! — Слова Младена звучали неискренне. — На одном энтузиазме, без опыта такой объект не построишь. Все полетит к черту в первую же неделю.

— Ну и что ж, что у нас пока нет опыта? Научимся.

— По-твоему, сидя в канцеляриях, мы сможем приобрести опыт? — вмешалась Ольга.

— Перестаньте! — оборвал их Младен. — Только это вы и можете мне сказать в такой вечер? — Он иронически усмехнулся. — Я-то думал, вам трудно будет со мной расстаться. А вы просто спешите избавиться от меня. Черт возьми, тут можно всякое подумать…

Невидящими глазами Младен смотрел на бронзовую скульптуру серны в траве, а перед ним всплывал образ белокурой, зеленоглазой Лиляны. Придет ли она сегодня? Не верилось. Должно быть, пошутила. Никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.

Именно эти ее капризы и ее обаятельная женственность влекли к ней Младена. Она была совсем не похожа на других девушек, с которыми ему приходилось встречаться до сих пор. Он не мог даже сравнивать. В присутствии Лиляны он всегда чувствовал непонятное смущение. Его неотступно преследовало желание приблизиться к ней, коснуться ее, как в тот вечер в кафе: Лиляна держала стакан, постукивая по нему своими длинными ярко-красными ногтями. Он смотрел как зачарованный, не говорил ни слова и только думал, как бы прикоснуться к девушке. Притворился, что не видит ее руки, и протянул свою как бы для того, чтобы взять стакан…

Иногда Младен становился дерзким, и ей, казалось, это нравилось. Но иногда девушка словно не замечала его, отвечала ему ледяным равнодушием. В такие минуты он презирал себя, давал слово не встречаться с ней и тут же испытывал непреодолимое желание видеть ее, видеть часто, постоянно быть рядом с ней…

Младен погрузился в воспоминания и, когда Ольга окликнула его, не сразу сообразил, где находится. Вдруг он спохватился, что опаздывает в кино, извинился и быстро зашагал прочь.

С утра сильно похолодало. Ветер прорывался сквозь щели в окнах, и пассажиры междугородного автобуса зябко кутались в пальто и плащи.

Первое время все молчали. Те, кому удалось захватить «сидячее» место, молча радовались, что так удобно устроились. Ну а те, кому не повезло, с завистью посматривали на сидящих и стремились тоже где-нибудь пристроиться.

— Не подвинетесь ли вы немного, я хоть на краешек сяду, — сказал краснощекий плотный мужчина в кепке и кожухе. — За вчерашний день набегался.

Слова эти относились к двум скромным худеньким девушкам. Та, что сидела у прохода, попросила соседку потесниться. Она что-то пробормотала, но мужчина уже успел сесть. Сначала «на краешек», а потом и более основательно, нисколько не тревожась, что совсем вытеснил с сиденья девушку у окна.

Младен чуть не опоздал к отходу автобуса, и места ему, конечно, не досталось. Зажатый со всех сторон, он ничего не видел в окно, кроме придорожных кустов. Но особенно его раздражала стоявшая как раз перед ним женщина. Платок на ее голове был повязан так странно, что концы торчали из узла наподобие заячьих ушей и все время задевали Младена по лицу. Избавиться же от них, отодвинуться хоть на сантиметр не было никакой возможности.

Когда кондуктор стал проверять билеты, Младен сказал: